Шрифт:
Закладка:
После того, как были сброшены две атомные бомбы, император и правящий класс поняли, что единственным разумным решением является капитуляция; однако в Японии все еще оставалось некоторое количество фанатиков. В знак протеста против императора, объявившего о капитуляции, пилоты-камикадзе подняли мятеж и вторглись на территорию императорского дворца, убив нескольких императорских охранников и устроив пожар в доме премьер-министра, прежде чем их усмирили. Американская сторона беспокоилась, что высадке Макартура и американских войск в Японии будет оказано сопротивление.
В итоге американцы были поражены тем, как послушно их приняли японцы. В дневнике одного морского пехотинца, цитируемого в книге «Дух Semper Fidelis» Рика Сунера, рассказывается о передовом полке морской пехоты, двигавшемся по одной из улиц Йокогамы в колонне с висящими на плече, но заряженными винтовками M-1 с примкнутыми штыками.
«Город был почти полностью опустошен бомбардировками. Японские гражданские лица и несколько солдат выстроились вдоль линии нашего марша. Они смотрели, но не проявляли ни враждебности, ни эмоций. Их лица были пепельными и ничего не выражали. Они удивили нас тем, что вежливо и низко кланялись, когда мы проходили мимо. Они были тихими и послушными. Неужели это тот самый злобный, жестокий, фанатичный враг, с которым мы так долго сражались? Как такое возможно?»
Ключ к пониманию того, почему Япония покорно согласилась с капитуляцией и последующей оккупацией, похоже, лежит в уважении, которое японцы испытывали к Макартуру и императору Хирохито. Макартур относился к Хирохито с уважением, и Манчестер утверждает, что это уважение было глубоко оценено японским народом. Джеймс Уэбб в своем замечательном и исторически точном романе «Генерал императора» (The Emperor’s General), описывает, как император на заседании парламента в первые месяцы оккупации ясно дал понять, что он ожидает от японского народа мирного соблюдения условий Потсдамской декларации, равно как и другая сторона будет аккуратна в их выполнении. «При этом условии мы сможем, – сказал он, – восстановить страну и сохранить нашу национальную структуру». В конце своей речи он объявил: «Я написал поэму для нашего народа». Парламентарии зашумели в предвкушении. Император имел обыкновение выражать свои самые искренние чувства с помощью таких 31-слоговых танка.
Отважная соснаЗимой под снегомСохраняет свой цвет.Истинные сыны ЯпонииДолжны быть как сосновый лес[178].Все присутствовавшие зашептались в восхищении, встали как один и глубоко поклонились императору. Его образное послание заключалось в том, что японский народ подобен соснам, а американские оккупанты – это снег зимой, временно придающий соснам белизну. Однако наступит весна, снег растает и исчезнет, а Япония, подобно деревьям, выстоит, окрепнет и станет лесом. Так и произошло. Сопротивления оккупации не было, а Япония восстала из пепла более здоровой и сильной, чем прежде.
Японские акции выигрышны в очень долгосрочной перспективе
Акции в Японии – прекрасный способ сохранить и приумножить капитал в долгосрочной перспективе. Экономический рост в Японии со времен Возрождения Мэйдзи в 1867 году был быстрее, чем в любой крупной западной экономике, включая США, однако он был очень неустойчивым и цикличным. Как отмечалось ранее, с 1944 по 1946 год ВВП резко упал, а затем с 1950 по 1990 год он резко вырос. С тех пор рост замедлился, и в будущем, по общему мнению, рост реального ВВП Японии, согласно линии тренда, вероятно, не превысит 1,5 % из-за сокращения численности населения и рабочей силы. Посмотрим, правы ли пессимистичные предсказатели от демографии.
В течение всего XX века, несмотря на полное поражение, оккупацию и три очень тяжелых и продолжительных медвежьих рынка, японские акции обеспечили годовую реальную доходность в размере 4,6 % по расчетам Smithers & Company или 5,0 % по данным Лондонской школы бизнеса и ABN Amro (Millennium Book II: 101 Years of Investment Returns). В последней половине XX века доходность акций составляла 9,1 % реального дохода в год, несмотря на то что век закончился 10-летним секулярным медвежьим рынком. В первой половине XX века, с 1899 по 1942 год, акции приносили ежегодный реальный доход в размере 6,5 %, однако с 1942 по 1946 год падали на 32 % в год в реальном выражении.
Эндрю Смитерс в работе, написанной в 2004 году, утверждает, что быстро растущие экономики имеют тенденцию к повышению реального обменного курса из-за эффекта Балассы – Самуэльсона – что бы это ни означало. Он подсчитал, что с 1899 по 1942 год реальная прибыль для японского инвестора в иенах составляла 6,48 % в год, но для иностранного инвестора укрепление иены добавило около 0,90 % в год, так что реальный годовой доход для иностранца составил 7,38 %. Затем с 1942 по 1946 год, когда экономика ослабла и пришла в упадок, курс иены упал, и реальный доход изменился на минус 31,81 % в год для местного инвестора и и минус 43,68 % в год для гипотетического иностранца. С 1950 по 2000 год реальный доход для местных жителей составлял 9,1 % в год, а иена добавляла еще 1,10 % в год, так что общий реальный доход для международного инвестора составил 10,2 %. Пусть вас не обманывает кажущаяся точность этих цифр.
Важно то, что доходность японских акций за весь век, особенно за вторую его половину, впечатляет. Однако, как и в Германии в современную эпоху, в Японии был один четырехлетний период с 1943 по 1947 год, когда цены на акции сначала эффективно контролировались государством, а затем в первые годы оккупации рынка попросту не существовало. Из-за длительных ценовых перерывов, когда рынок был закрыт после 1945 года и спорных данных об инфляции, рис. 8.3 далек от точности, но он передает расхождение и иллюзию номинальной и реальной доходности в годы войны.
Можно ли считать акции истинным хранилищем капитала, если вы не можете продать их по разумной цене в течение нескольких лет, особенно если эти периоды совпадают с наиболее экстремальными бедствиями и, следовательно, являются временами, когда инвестор больше всего нуждается в ликвидности? Ответ кажется очевидным: в этих мрачных обстоятельствах они не проходят тест на ликвидность – как и все остальное, за исключением, возможно, золота и драгоценностей.
Могли ли вы обменять даже золото на еду в Японии в те первые лютые холодные послевоенные зимы? Те, кто застал это, говорят, что теплая одежда и еда были самыми желанными предметами бартера. Люди хотели сначала избавиться от холода и голода, а уж потом приобретать имущество. Одна европейская семья, пережившая войну в Японии, обнаружила, что на одежду выменять можно было гораздо больше, чем на драгоценности, и выжила в голодные годы, обменивая на еду запасы свитеров и шинелей.
В Японии был еще один класс активов,
