В подземном храме Тефнут Штефан Ратцингер, продрогший до костей, едва держался на плаву. Подхваченная Ковальским, Маргарита открыла шкатулку и едва не выронила её от досады.

Внутри лежали не одна, а пять одинаковых квадратных пластинок из тонкого камня. С одной стороны на каждой были иероглифические изображения какого-то определённого предмета. С другой – набор небольших выступов и пазов. Своеобразный плоский ключ.

Ещё одна загадка? Ну хорошо, поиграем…

Перевернув все плитки рисунками вверх, Ратцингер разглядел уже знакомые ему иероглифы: крест анкх, птичье яйцо, скарабей и перо. На пятой плитке он увидел половинку круга.

– Что всё это значит?! – вскричала Марго, в ужасе глядя по сторонам. Вода плескалась всего в полуметре от потолка. Подсвечиваемое алым сиянием фальшфейера, всё это зрелище напоминало адскую фантасмагорию. В таком свете на статуе Тефнут залегли глубокие тени, отчего казалось, что богиня влаги злобно смеётся над их жалкими попытками спастись.

– Это египетские иероглифы, – Ратцингер начал перечислять, указывая на соответствующую плитку пальцем. – Анкх символизирует вечную жизнь, принадлежность к богам. Перекатывающий шарик навоза скарабей ассоциировался с тем, как движется солнце по небу с востока на запад, поэтому его связывали с Ра. Перо скорее всего символизирует истину, богиню Маат. Именно её перо кладут на вторую чашу весов на суде Осириса после смерти.

– А половина круга и яйцо? – поторопил его Ковальский.

– Первый символ является упрощённым изображением буханки хлеба, означающей плодородие. А вот яйцо… Видимо, речь идёт о мировом яйце, из которого, согласно одному из мифов, возник наш мир. Или же…

Ратцингер погрузился в раздумья, судорожно соображая, какой смысл создатели храма заложили во все эти плитки. Было очевидно, что выбрать им предстояло лишь одну. Перебирать плитки, по очереди пробуя вставить в паз в пасти льва, не стоило: кто знал, какую цену придётся заплатить за ошибку.

Тем временем Ковальский гневно рыкнул и обратился к Марго:

– Дайте мне ваш фотоаппарат, – требовательно сказал он и, упреждая её вопрос, добавил: – На крышке тайника я увидел иероглифическую надпись. Вдруг это подсказка к тому, что хочет от нас «гордый страж»?

Без лишних возражений Марго вынула из размокшего рюкзака водонепроницаемый фотоаппарат и протянула его федералу.

– Держитесь, – сказал он, отпуская девушку и давая ей возможность зацепиться за выпуклости барельефа и при этом не уронить шкатулку. Уровень воды в зале превышал два с половиной метра, и теперь уже никто из пленников не мог дотянуться ногами до дна.

Шумно вдохнув, Ковальский скрылся под водой. В сиянии фальшфейера его фигуру корёжило и искажало. Федерал подплыл к пасти крокодила и сунул аппарат внутрь. Ратцингер увидел пару вспышек и дождался, когда Ковальский всплывёт.

Тот сразу же показал снимки своим спутникам.

В ярком свете вспышки отчётливо проступили иероглифы.

* * *

Ратцингер машинально, не дожидаясь реакции напуганной Марго, перевёл надпись.

– «Скорми мне вечную дочь земной тверди»… Что это значит?

– Речь идёт об одном из символов на плитках, – Ковальский полез в шкатулку и стал перебирать её содержимое. – Так что соображайте быстрее, господин Ратцингер. Что нам нужно скормить льву?

– Вечная дочь земной тверди… – пробормотала Марго, трясясь от холода и страха. – Анкх – вечная жизнь, но он же не относится ни к кому конкретному из богов?

– Все боги держат в своих руках Анкх, – напомнил Ратцингер. – Так что этот вариант можно отмести. Как и перо.

– Уверены?

– Да, Маат – олицетворение истины и является дочерью бога Ра, хоть и возникла одновременно с первобытным океаном Нуном, из которого якобы появился бог-солнце.

– Тогда хлеб! – воскликнул Ковальский. – Пшеница растёт из земли. Дочь земной тверди.

– Это слишком просто и очевидно, – возразил Ратцингер. – К тому же у египтян более важную роль играли разливы Нила, который и обеспечивал плодородие земель. И хлеб не вечен, поскольку, если разлив запоздает, вся страна Та-Кемет будет страдать от голода и засухи.

– Хотите сказать, это либо яйцо, либо скарабей? – удивилась Марго, ей явно приходилось прилагать немалые усилия, чтобы сохранить самообладание.

Прежде чем Ратцингер успел что-либо сказать, девушка осеклась.

– Если скарабей символизирует солнце, которое встаёт на востоке… То является ли солнце дочерью земли?

Ратцингер раздражённо вздохнул, поражаясь, насколько паника затуманила девушке память. В подобных обстоятельствах он сам не мог похвастаться безупречной логикой. Однако страх как будто активизировал в нём скрытые резервы. Его мозг с невероятной скоростью находил связи между подсказкой, символами на плитках и храмом, в котором беглецы стали заложниками.

– Не забывайте, что солнце – это мужчина, Ра, верховный бог. Он демиург, то есть породил сам себя в начале времён. Он уж никак не может быть ничьей дочерью.

– А яйцо может принадлежать кому угодно! – воскликнула Марго, едва не швырнув шкатулку прочь, но ту вовремя перехватил Ковальский.

Ратцингер сконцентрировался, с бешеной скоростью прогоняя в голове все те сотни мифов, что успел изучить за время своего страстного интереса к египтологии. Яйцо было не то чтобы частым символом у древних египтян. И уже само его присутствие на плитке заслуживало внимания.

При упоминании земной тверди на ум Ратцингеру тут же пришёл Геб, бог земли. Но сейчас они находились в храме влаги. Поэтому поначалу Ратцингер отмёл эту мысль. Он попытался прогнать в памяти остальные символы.

Анкх – вечная жизнь, хлеб – плодородие, перо – истина, скарабей – солнце.

Ему вспомнилась катастрофа в храме Ра, и крепкая хватка страха лишь сильнее сдавила его часто бившееся сердце.

Ни один из этих символов не подходил под фразу «вечная дочь земной тверди».

Вдруг ему вспомнился один занятный факт. Священным животным Геба был белый гусь. Из-за путаницы в понятиях некоторые специалисты связывали белого гуся Геба с божественным гусём, который и отложил мировое яйцо, упомянутое Ратцингером ранее.