можно было бы пристать, и не потому, чтобы их не обеспокоить и не испугать, но чтоб выйти самим безопасно и безвредно. Первая бухта на западной стороне, называемая золотая, особенно усеяна была, и на большое пространство, морскими бобрами. Насчет изобилия бобров и легкости их промысла здесь сохранилось следующее предание. Прежние промышленники были на полупаях, и потому каждый из них имел право пользоваться пушными товарами, и промышленное ими не во время общего промысла оставалось их собственностью. А как общие промысла были по временам, то они в свободное время и занимались, чем хотели; большая часть из них играли в карты и кости на бобров и котов, живых и битых. Проигравшему стоило только выйти из своего жилища и убить того бобра, на которого выигравший из окошка своего ему укажет. Но таковое изобилие бобров было не весьма долго. Бобры — как разумнейшие из всех подобных им животных, скоро поняли свою опасность и отселились куда-то, так что чрез 6 лет по открытии островов, на берегах не стало уже видно ни одного бобра; потом начали и около берегов видеть их все менее да менее; а наконец с 1811 года, т. е. чрез 30 лет, их не стало уже и совсем.

Морские коты удивляют как количеством своим, так и постоянным пребыванием на своих природных местах, несмотря на жестокое и безрассудное истребление их, продолжавшееся почти полстолетия, до 1824 года, без всякой пощады. В первые годы на острове Св. Павла промышляли от 50 до 60 тысяч и более, а на острове Георгия от 40 до 50 тысяч ежегодно. Такие ужасные побоища были не совсем и не всегда по нужде и требованию; но не редко без всякого расчета, так например: в 1803 году накопилось котовых шкур до 800,000. Не имея возможности сбыть их с выгодой на Кяхте, и притом же при таком количестве шкур, множество их и испортилось, принуждены были их сжечь или бросить в море более 700 тысяч штук. Если бы г. Рязанов (посланник наш в Японии) не обратил между прочим своего внимания на такое безрассудное истребление сих животных, то, кажется, они уже давно бы перевелись совсем.

Достоверного количества котовых шкур до 1817 года мне заподлинно неизвестно; но с того времени и доныне имеются верные записки, которые прилагаются на конце. Из этих записок видно, что еще в 1820 году на обоих островах упромышлено было более. 50 тысяч котов; а именно 39 700 на острове Св. Павла и 10 520 на острове Георгия[58]. Причина уменьшения котов очевидна, и надобно удивляться тому, как сохранились еще они доныне, они, которых почти беспощадно истребляют столько лет, и которые, плодясь по одному только в год, во время своих переходов, сверх известных смертей подвергаются еще и многим неизвестным. Но при всем этом убыль котов шла довольно постепенно, исключая одного случая, бывшего на острове Георгия, где вдруг заметна была чрезвычайная их убыль, от обстоятельства, по-видимому, не весьма важного. В одно время был сделан отгон тысяч до 15 котов и маток; но за темнотою ночи не успели отделить маток от котиков и потому оставили это до следующего дня. Караульные, приставленные к стаду котов, были столько беспечны, что коты, воспользовавшись их небрежностью и хотя спастись, перебросались с ближайшего берега в море; но как берег этот был крут и высок, то они, спускаясь с него вниз, перепадали и все погибли. В первое время, по множеству котов, потеря эта была совсем незначительна, но на следующие годы вдруг вместо 40 или 45 тысяч стали промышлять менее 30 тысяч, а потом количество котов стало весьма заметно уменьшаться и гораздо более чем на другом острове; так, например: в первые годы на острове Георгия котов было только шестою или пятою частью менее чем на острове св. Павла; но в 1817 году их стадо менее вчетверо, а в 1826 году почти уже вшестеро.

Уменьшение котов на том и другом острове с 1817 по 1835 год бывает, хотя постоянно и каждый год, но не всегда равно: в один год коты убывают 16, в другой даже 4 частью и более, средним же числом 8-ю частью. Убыль котов в последнее время дошла до того, что в 1834 году вместо 80 или 60 тысяч их с обоих островов получено уже их было только 15 751 (из коих с острова св. Павла 12 700, а с Георгия 3051).

Сивучи в прежнее время водились на обоих островах и в большом количестве, особливо на острове Георгия, но ныне они водятся только на этом последнем, и промышляется их уже не более 2000, больших и малых. Уменьшение их, так же как и прочих земноводных, заметно до того, что не только употреблять шкуры молодых сивучей для торговли — как это предполагаемо было некогда; но оно грозит тем, что со временем алеуты не будут иметь байдарок[59], если потребность в этих шкурах не заменится какими-нибудь другими, и тогда шкура сивуча для алеута будет дороже бобровой. На острове св. Павла уже давно нет сивучей, кроме приходящих временно на Моржевой остров.

Моржи в прежнее время водились только на острове св. Павла и также в большом количестве, но уже несколько лет прошло, как ни один морж не ложился на этом острове, кроме Моржевого, на котором временно отдыхают они, когда идут к северу и обратно. А как, по неудобству времени и места, не всегда удается промышлять их, то можно считать, что на островах Прибылова моржей нет.

Песцы водятся на обоих островах, но преимущественно на острове Георгия. В первое время песцы здесь были только голубые, но в один какой-то несчастный год принесло на льдах, от севера, белых песцов, которые потом расплодившись, уронили цену голубых, смешавшись с ними. Песцы на острове Георгия удивительно плодятся, так что они здесь приносят от 4 до 12 в год. До соединения компаний, после нескольких годов запуска, в три года упромышлено их было 27 000. В другое время, после двухлетнего запуска, от 700 песцов, было упромышлено в один год 7000. В нынешнее же время ежегодно промышляется их от 1500 до 1800, в том числе третья часть голубых, а четвертая белых.

На острове св. Павла песцов никогда не было много. Ныне промышляется их не более 300. Они здесь не столь плодятся как на острове Георгия, и, кажется, оттого, что на этом последнем они питаются мышами, трупами сивучей и яйцами морских птиц; а на острове