Мне кажется, что меня выдернули из нормальной реальности и переместили в какую-то параллельную вселенную. Где я вот-вот стану отцом, где любимая родит мне сына… Наследника… Без уточнений, что формально она — жена моего брата, и я понятия не имею, как она ко мне относится. Особенно теперь, когда я из главы гостиничной сети превратился в разведенное ничтожество без бизнеса и недвижимости.

Я должен был бы злиться на нее за то, что она врала мне столько времени, но я не могу. Так волнуюсь… За нее, за ребенка… За всех… И вообще не понимаю, что происходит, и как со всем этим справиться. Сижу на пассажирском сиденье, и у меня полное ощущение, что не только машиной, но и моей жизнью рулит кто-то другой.

Ян несется по шоссе, уверенно лавируя между машинами, и параллельно умудряется что-то мне объяснять.

— Возьмешь мой полис и справки. В бардачке. Паспорт, скажешь, забыл. Никто особо проверять не будет, им главное, чтобы флюорография была. И не забудь, Саша теперь не Бурцева, а Озолс. Скажешь, к жене на роды, у нас все контрактом оговорено. Наш врач — Сикорский.

— А тебе-то туда зачем было?!

— Чтобы она не была одна! Представь, из меня бы лезло трехкилограммовое нечто! Я бы сдох с ужаса в одиночку! Да успокойся, никто тебя не заставляет тыкаться ей лицом между ног. Стоишь в изголовье — и все. Нехорошо — лучше выйди. Или сядь. Телефон если разряжен, лучше подзаряди, чтобы фоткать и снимать. Если не снимешь первый вздох ребенка, она тебя убьет, и не говори, что я не предупреждал.

— Блин, я же понятия не имею, что там и как… — послушно достаю из бардачка кипу разных бумажек.

Если бы я знал… Я бы хотел быть с ней рядом всю беременность. На всех УЗИ, на курсах. Я бы прочел все книги, которые только есть… А теперь… А если она даже не подпустит меня?

— Спокойно, первые роды могут длиться долго, успеешь погуглить и поговорить с ней. Отвлекай ее, как можешь, растирай поясницу. Учти, у нас низковато плацента, следи, чтобы врач был все время рядом. Если что — пусть сразу кесарят.

— У нас низковато плацента?

— Ну да, вжился я слегка… Привыкай ты теперь… — Ян тормозит так резко, что если бы я не пристегнулся, то расшиб лоб о панель. — Приехали.

Я хватаюсь за ручку двери, но Ян окликивает меня снова.

— Марк, — он вздыхает и опускает взгляд. — Я знаю, что хреново с тобой поступил… И не заслуживаю, наверное… Но ты ведь дашь мне видеться с мелким?.. И это… Знаю, что еще слишком рано… Но, может, простишь?

— Ты прав, Ян. Еще слишком рано, — и я вылезаю из машины.

Не знаю, как после всей рухнувшей на меня информации мне удается держаться в относительном адеквате, без приключений пройти охранника, медсестру и даже врача.

— А она вроде с кем-то другим приходила… — задумчиво щурится акушер-гинеколог, а потом, не дождавшись ответа, отмахивается. — Перепутал, наверное. Пройдемте.

И он ведет меня в предродовую палату. Саша в выцветшей больничной ночнушке стоит, нагнувшись, опирается на спинку койки и то ли громко дышит, то ли тихо стонет.

— Ну, вот и наш папа, — весело объявляет врач. — Давайте заодно проверим раскрытие, и будем надеяться, что вдвоем с папой вы мне тут быстрее справитесь.

Саша оборачивается и на мгновение забывает про схватки.

— Ты?..

— Не волнуйся, дорогая, я телефон зарядил до упора! — не хватало еще, чтобы врач выгнал меня, как самозванца, и я пропустил рождение сына. Боже, до сих пор не верю, что у меня действительно вот-вот будет ребенок!

— Так, помогите мамочке залезть… Ничего-ничего, это совсем не больно, — он натягивает перчатки и лезет Саше между ног с такой прытью, что мне вдруг нестерпимо хочется оттащить его за шкирку. И судя по лицу Саше, эта процедура далека от «совсем не больно», — Шесть… Неплохо справляемся… — вытаскивает руку со следами крови, безмятежно снимает перчатку и отправляет в урну.

— Если кровотечение, вы разве не должны делать кесарево? — едва ворочаю онемевшим языком.

— Так, мы договаривались, — укоризненно смотрит на меня врач. — Папочка у нас свою работу сделал, теперь я делаю свою. Да? — и, не дождавшись ответа, выбегает в коридор. — Людочка, поставьте Озолсам КТГ…

— Ты что здесь делаешь? — спрашивает Саша, дождавшись, пока врач уйдет.

— Сама-то как думаешь? Хочу увидеть, как родится мой сын.

— Ты… знаешь?

— Ян приезжал и все мне рассказал.

— Ты меня ненавидишь? — она смотрит на меня так виновато и испуганно, как недавно Ян. Вот же два олуха… Не успеваю я ответить, как Сашу скручивает новая схватка, а меня захлестывает паника. Невыносимо смотреть, как человек испытывает такую боль, особенно — если это твоя любимая. Как ей помочь? Что сделать? Что тереть? Как дышать? Ян, сволочь ты такая, почему ты не дал мне к этому морально подготовиться?

Спустя минуту мучений, Саша откидывается назад. Ее лоб покрывают бисерины холодного пота, и все, что я могу — промокнуть его полотенцем.

— Я не ненавижу тебя, — тихо произношу я, невольно любуясь ее лицом. Даже теперь, без косметики, уставшее от родовых схваток, это самое прекрасное лицо, которое я когда-либо видел.

— Помоги слезть, — она хватает меня за руку и подтягивается. — Прохаживать схватки легче. Еще вон монитор сейчас поставят…

Я послушно помогаю Саше встать с кровати, и, нащупав шлепанцы, она поднимает на меня взгляд:

— Я знаю, что плохо поступила. Я не хотела…

— Не надо сейчас об этом. Ян мне все объяснил. И я хотел бы на вас обоих злиться, но на тебя — не могу.

— Просто пообещай мне, — она снова стискивает мою ладонь, — что не отберешь ребенка. Суды, опеки… Я умоляю. Видься с ним, сколько хочешь, только не отбирай…

— Саша, послушай меня, — нежно глажу ее волосы свободной рукой, на той, что она сейчас сжимает, вполне вероятно, уже сломано несколько пальцев, но даже это не может испортить момент. — Я люблю тебя. Я пойму, если ты не захочешь жить со мной или выходить за меня замуж, но я люблю тебя по-настоящему. И никогда не причиню вреда ни тебе, ни нашему сыну.

— Ты меня любишь? — она растерянно моргает. — Но за что?

— Откуда я знаю. И эта химия… Я никогда такого