странным), наводила порядок в и без того хорошо прибранных комнатах. Он никогда раньше не замечал в ней такой склонности к утомительной рутинной работе.

Судья всегда считал Марицу любопытным существом. Когда она была совсем маленькой девочкой, он с умилением наблюдал за тем, как она, словно очаровательная фея, носилась по деревне. Она была совершенно прелестным ребенком, который с того момента, как стал делать первые шаги, пленил весь Надьрев своим обаянием малыша – и одновременно своей смышленостью. Наряду с этим по мере того, как Марица становилась все старше, Судьей овладевали дурные предчувствия. Он убеждался в том, что Марица была готова практически на все, чтобы заполучить те вещи и тех людей, которых она жаждала иметь в своем безраздельном распоряжении. Она была готова лицемерить, плутовать, расставлять коварные ловушки.

Он достаточно осторожно поделился своими опасениями с Михаем, поскольку его влияние на своего друга было весьма ограниченным. Он понимал, что вряд ли сможет переубедить такого упрямого человека, каким был Михай. Однако сейчас поведение Марицы весьма серьезно беспокоило Судью. Как может любящая жена не подходить к постели своего тяжелобольного мужа?

Как только тетушка Жужи узнала, что именно Михай крикнул Марселле, она спешно принялась спасать ситуацию. Она понимала, что ей следовало действовать стремительно. Она должна была сделать свой упреждающий ход до того, как в дом Кардоша в очередной раз придет друг Михая.

Тетушка Жужи немедленно поспешила в свою кладовую. За запасом флаконов она хранила бумажный пакетик, наполненный маленькими белыми таблетками, похожими на небольшие пуговички. Все эти годы она берегла их как раз для такого случая, как этот. Однажды ей уже пришлось прибегнуть к ним, чтобы помочь Иштвану Джолджарту навсегда уснуть. Она приобрела их в аптеке, которую посетила во время одной из своих редких поездок в город. Теперь ей оставалось только порадоваться своей предусмотрительности. Тетушка Жужи протянула руку за ряд флаконов и достала тот самый пакетик. Она высыпала несколько таблеток себе на ладонь, после чего взяла одну из них и крепко сжала ее между большим и указательным пальцами. Таблетка, однако, не раскрошилась и даже не раскололась. Тетушка Жужи была поражена степенью ее сохранности. Она положила ее в карман своего фартука, затем добавила к ней вторую, а остальные убрала обратно в бумажный пакетик. Пока хватит и двух, решила она.

Ей не потребовалось много усилий, чтобы убедить Марселлу дать таблетки Михаю. За те два года, что Марселла провела в Надьреве, девушка привыкла думать о Михае как о своем отце. Она полностью доверяла ему. Она рассказывала ему о Трансильвании, где ему никогда не довелось бывать, интересовалась его мнением о том парне, с которым она встречалась. Когда она оставалась одна, то размышляла над тем, что Михай говорил ей, раздумывая над каждой его фразой, поскольку считала все его высказывания драгоценными крупицами мудрости, достойными осмысления.

Марселла была готова сделать все, что было в ее силах, чтобы облегчить страдания Михая, поэтому, когда тетушка Жужи сказала ей, что маленькие белые таблетки принесут ему облегчение, Марселла была полна решимости помочь Михаю. Она согласилась даже солгать ради того, чтобы он принял их. Марселла была уверена, что восклицание Михая насчет того, что ему что-то подсыпают в еду, стало следствием его болезни, своего рода бредом. Она пришла в ужас, когда Михай отказался от еды и от очередного глотка спиртного, даже из своей собственной фляжки. Марселла доверяла тетушке Жужи, поскольку выросла под опекой цыганских ворожей и повитух и верила в их средства и методы. Поэтому, когда она раскрыла ладонь, показывая две маленькие таблетки, и Михай поинтересовался у нее, откуда они взялись, она, не колеблясь, ответила ему, что лично купила их в аптеке.

* * *

Судья поднес к лицу носовой платок. Он делал короткие, неглубокие вдохи, стараясь не вдыхать зловоние, стоявшее в комнате. Окна во многих домах в Надьреве нельзя было открыть, так как многие из деревенских считали, что даже легкий сквозняк в доме может вызвать простуду и лихорадку. Жители Надьрева чувствовали себя в безопасности и уюте в плотно закрытых комнатах, но Судья сейчас многое бы отдал за возможность разбить окно в спальне Михая и впустить немного свежего воздуха, чтобы нормально подышать.

Судья отнял носовой платок от своего лица и, скомкав его в руке, прикоснулся им к лицу Михая, чтобы вытереть пот со лба своего друга.

Затем он присел на край кровати Михая, потянулся к его руке и похлопал по ней. В комнате было темно. Судья огляделся в поисках лампы, которую можно было бы зажечь. Он слышал, как где-то во дворе напевала Марица. Ее пронзительный голос дрожал, когда она пыталась взять высокую ноту. Судья вновь задался вопросом: что же это за жена, которая?.. Выйдя из дома Михая, он направился прямиком в ратушу сельского совета, чтобы вызвать к Михаю доктора Цегеди-младшего.

Однако было уже слишком поздно.

* * *

Пятница, 7 апреля 1922 года

Небеса были серыми и наводили уныние. Солнце не показывалось по меньшей мере два дня. Температура упала до отметки в десять градусов и продолжала быстро опускаться. Густой туман педантично обволакивал все предметы и погружал их в сырость. Дышать из-за такой высокой влажности было тяжело.

Судья взял в руки бокал с вином. Это был небольшой стеклянный кувшинчик для питья, который умещался у него на ладони. Он провел большим пальцем по маленькой ручке этого кувшинчика. Его пальцы все еще были перепачканы землей после утренней работы на кладбище, поэтому, когда поднес кувшинчик к губам, он почувствовал запах кладбищенской грязи.

Двор был забит скорбящими, и некоторых людей Судья раньше никогда не встречал. Он предпочел занять место подальше от группы музыкантов. Марица наняла трио Хенрика Мишкольци, которое играло в корчме каждое воскресенье. Их музыка сейчас резала слух.

Стараясь отодвинуться как можно дальше от музыкантов, Судья в конечном итоге оказался рядом с воротами. Он выглянул наружу. На другой стороне улицы под деревом устроилась собачья стая. Это были те же самые дворняги, которых Судья заметил плетущимися позади похоронной процессии с гробом Михая ранее в этот день. Когда собаки увидели, что гроб грузят в фургон, они подошли к дому и, встревоженные шумом, разразились лаем и не уходили, пока похоронная процессия не тронулась в путь. Стая молча трусила рядом с убитыми горем провожавшими Михая в последний путь, пока фургон с гробом не миновал центральную площадь, после чего собаки повернулись и поплелись обратно. Теперь Судья наблюдал, как они отдыхали