«Потому что это было о тебе», — я хочу сказать. «Всё по-другому, потому что это было для тебя».

Затем он задаёт вопрос, тот, который я давно хотела, чтобы он задал:

— О ком была песня?

Я делаю паузу, несколько раз открывая и закрывая рот, прежде чем ответить:

— Это была просто песня, Хендрикс, — вру я. Слова застревают у меня в горле, и я рада, что он не видит меня в темноте. Почему я не сказала то, что хотела сказать? Это так просто — записать слова на бумаге, пропеть их перед комнатой, полной незнакомых людей. Но теперь, когда мы здесь вдвоём, одни в постели, внезапно становится невозможно произнести эти слова вслух.

Я люблю тебя. Я любила тебя всегда.

Я боюсь любить тебя так, как люблю сейчас.

Я боюсь потерять тебя.

Глава 27

Хендрикс

Десять месяцев назад

Девочка Эдди,

Я давно не писал тебе писем. Раньше я писал их каждую неделю. Чёрт возьми, иногда в Афганистане это было каждый грёбаный день. Я думаю, мне нужно было за что-то держаться, когда я был там.

Находясь в поле, я думал об уроках плавания в бассейне, прокручивал в голове те ночи снова и снова, пока, клянусь, почти не почувствовал запах хлорки вместо вони грязи в ноздрях. И я бы сказал себе, что, если бы я мог пройти через это, я бы пошёл к тебе. Я бы появился у твоей входной двери и громко признался тебе в любви, сказал бы тебе всё то, чего не говорил раньше, потому что был молод и глуп и думал, что у меня впереди так много лет, что это не имеет значения.

И после этого я больше не мог писать.

Я больше не могу писать тебе.

Я возвращаюсь в Нэшвилл. Ты этого не знаешь, но это так. Я больше не морской пехотинец. Я надену рубашку с воротничком, сяду за стол и зачахну.

Я буду гнить в том же городе, где живёшь ты, но я не смогу заставить себя увидеть тебя.

Поэтому я больше не буду тебе писать. Я должен отпустить тебя.

На этот раз я попытаюсь отпустить тебя. Я думаю, что смогу.

* * *

Наши дни

— Ты нервничаешь? — шепчу я, как только мы оказываемся за кулисами. Я пытаюсь не пялиться на неё, но это действительно сложно, когда она выглядит как гламурная девушка пятидесятых, как будто она только что сошла со съёмочной площадки старого фильма. Это было сделано специально, идея её матери показать время, характеризующееся здоровыми американскими ценностями, реакция на тот факт, что мы вместе отправились в путешествие. Несколько человек загрузили видео, где Эдди поёт в баре, и они стали вирусными.

Наши родители взбесились — правда, не из-за нас с Эдди. Я не думаю, что она подозревает нас в чём-то подобном… ну, занимались сексом на пляже. Злая Стерва и полковник разозлились, обвинили нас в том, что мы непослушные подростки «прогуливающие школу». Прогуливал, я не уверен. Но не было и намёка на то, что происходило что-то ещё, кроме того, что Эдди потащила своего телохранителя на пляж, чтобы немного по-дружески повеселиться.

— Нет, — говорит Эдди, когда я провожаю её в гримёрку. Я стараюсь не дотрагиваться до её поясницы, как мне хотелось бы, посреди всех этих людей. Зона за кулисами переполнена артистами, работниками шоу, которые суетятся, лавируя между звёздами, делая целенаправленные шаги. Люди здороваются с Эдди, визжат и посылают ей воздушные поцелуи. Она, кажется, совсем не нервничает. Она кажется спокойной, и это меня радует. Я знаю, что толпа вызывает у неё беспокойство, но она даже не занимается своим обычным счётом.

В гримёрке она целует меня, как только я закрываю дверь, её руки обвиваются вокруг моей шеи.

— Осторожно, девочка Эдди, — предупреждаю я. — Если только ты не хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь, в твоей гримёрке, перед твоим выступлением. Ты этого хочешь?

— Мм-м, — бормочет она. — Это то, что ты должен сделать. Знаешь, это приносит удачу.

— О, неужели сейчас? — я прижимаю её спиной к стене. — Я бы не хотел испортить это платье.

— Нет, — говорит она мягким голосом, глядя на меня снизу-вверх. — Оно от дизайнера. Я почти уверена, что оно стоит столько же, сколько автомобиль.

— Значит, мне следует быть нежным, — молвлю я. Но последнее, что я собираюсь сделать, это быть нежным с ней.

— Надеюсь, что нет, — отвечает она. — Я была бы разочарована, если бы это было так, — затем она тянется к моим штанам. — Знаешь, ты мне действительно нравишься в смокинге.

— Я бы предпочёл обойтись без него, — говорю я. — Но не сейчас.

— Ты собираешься заставить меня умолять об этом? — спрашивает Эдди, изображая разочарование и преувеличенно вздыхая.

— Разве не лучше, когда ты точно скажешь мне, как сильно ты этого хочешь? — спрашиваю я, опускаясь перед ней на колени, приподнимая края платья и кладя руки ей на лодыжки. Я хочу сорвать с неё это платье и взять её прямо сейчас, но это то, чего она тоже от меня хочет, поэтому я заставлю её подождать. По крайней мере, на столько.

— Хендрикс, — тихо говорит она. — Я хочу, чтобы ты был внутри меня.

— Я собираюсь быть внутри тебя, — отвечаю я. — После того, как я вылижу твою сладкую киску, пока не насытюсь. Скажи мне, что это то, чего ты хочешь от меня. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы мой язык был на тебе, лизал и посасывал, твой клитор у меня во рту, пока ты не кончишь мне на лицо, — я провожу руками вверх по внутренней стороне её ног, приподнимая ткань её платья, пока оно не оказывается у меня над головой и не падает на меня сверху. — Скажи мне.

Под платьем её запах опьяняет. Я не знаю, что в ней такого, но я мог бы всё время прятать лицо у неё между ног и быть счастливым человеком. Я не могу насытиться ею.

— Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, — просит она, и когда я протягиваю руку между её ног, слегка касаясь кончиками пальцев её половых губ, она стонет. Мой член напрягается под тканью брюк от смокинга при одном только прикосновении к ней, и я ничего так не хочу, как глубоко погрузиться в её тугую киску. Но я жду.

— Что ещё? — я спрашиваю.