Я иду к большой двуспальной кровати и игнорирую боль.

— Ты бы не свалил после того, как получил, что хотел, — бормочет она.

Мои ноздри раздуваются.

Ничего не говори.

Ничего не требуй.

Ничего. Не. Спрашивай.

Кладу Феникс на матрас и ее тепло-коричневые волосы растекаются по белоснежному одеялу. Луна бликами подчеркивает янтарные волны локонов.

Сердце сжимается.

Сейчас она похожа на падшего ангела.

Все мое напускное спокойствие рушится под натиском инстинкта защитника. Я рычу:

— Кого мне нужно кастрировать?

Она фыркает со смехом.

— Ты правда отрежешь ему член?

— И буду смотреть, как он истекает кровью.

Феникс сворачивается клубочком на боку и заливается хихикающим звоном.

— Нет, ты бы не стал.

Я сажусь рядом с ней на матрас и переворачиваю ее на спину. Феникс смотрит на меня, глаза сияют восторгом. Она такая милая, открытая и доверчивая. Я хочу стереть в порошок мелкого ублюдка, который лишил ее девственности и опорочил то, что принадлежит мне.

— Скажи, кого мне нужно убить, — мой голос спокойный, рассудительный с капелькой убеждения.

Провожу пальцами по ее шелковистым волосам и возвращаю локон на место.

Теперь я говорю как Криус.

Пытаюсь убедить себя, что Криус скорее продаст женщину, чем защитит ее, но это не мешает чувствовать себя последней тварью.

— Он того не стоит, — бормочет она. — И я не хочу, чтобы ты кого-то убивал.

Слишком поздно.

Мои руки по локоть во грехе и удивительно, что она не чувствует запаха крови на моих пальцах.

К горлу подступает ком, пробуждая давно мертвую совесть. Я не должен продолжать спрашивать, но, начав, уже не могу остановиться.

— Ты бы отвернулась от меня, если бы я убил кого-то?

— Кого?

— Кого-то вроде мужчины, причиняющего боль женщинам.

— Ты бы стал героем, — она протягивает руки для объятий. — Убийство в целях самообороны — норма. Но если ты делаешь это, чтобы защитить кого-то другого — это благородство.

Нельзя сказать наверняка, истинные ли это соображения Феникс или за нее говорит выпивка, но последние слова развязывают узел напряжения в груди.

Я наклоняюсь и целую кончик ее носа.

Одна рука Феникс смыкается вокруг моей шеи. Другая устремляется к эрекции.

— Когда мы займемся сексом? — скулит она.

Я хватаю ее запястье, прежде чем она успевает возбудить меня до безвозвратного состояния, и откладываю все желания на завтрашний день.

После того, как она оправится от похмелья.

— Спроси еще раз, когда протрезвеешь.

Убрав ее руку с шеи, встаю с кровати, а в это время Феникс смотрит на меня с матраса. Раздеть ее — будет испытанием на стойкость. Не могу представить, каково лежать рядом с ней в постели.

Феникс молчит, пока я снимаю одежду и вешаю ее на стул. Часть меня надеется, что она уже уснула, потому что так сопротивляться ей будет намного легче. Я забираюсь обратно на кровать в боксерах и снимаю с нее юбку и туфли.

Когда я укладываю ее под одеяло, она шевелится, заставляя член дернуться.

— В детстве я фантазировала об убийстве своего отца, — бормочет она задумчивым тоном. — Он говорил, что все женщины шлюхи, и я ничем не отличаюсь.

— Такие мужчины, как он, не заслуживают жен, не говоря уже о дочерях, — говорю я сквозь стиснутые зубы и проскальзываю под одеяло рядом с ней.

— Это одна из причин, почему ты мне так нравишься.

— Есть и другие?

Она проводит рукой по моей обнаженной груди.

— Ты — противоположность понятия «осуждение». Я могла бы рассказать тебе все свои самые грязные фантазии, например, как я всегда хотела заняться сексом в общественном месте, где все могли бы меня увидеть.

Со стоном я переворачиваю ее на бок, так эти нетерпеливые пальчики не будут шалить.

— Подобный разговор должен подождать до завтра.

— Вы не могли бы трахнуть меня у стены, профессор? — она прижимает свою дерзкую задницу к моему стояку.

— Маленькая разбойница, — шлепаю ее по бедру.

Она хихикает.

— Сделайте так еще раз.

В любой другой ситуации я бы приковал ее наручниками к кровати и драл, пока не закричит о пощаде. Я хватаю руку, крадущуюся к моей промежности, и обхватываю ее талию. Придется подождать, пока она не протрезвеет.

— Ну же, — звучит хныканье. — Меня нужно наказать.

— Ты хочешь провести остаток ночи в отдельной комнате?

Она перестает тереться о мой член, оставляя его в болезненном одиночестве.

— Я буду послушной, — говорит она.

— Лучше бы так, — я приглаживаю ее волосы и вдыхаю аромат кофе и ванили.

— Такой строгий, — говорит она, зевая. — Но мне нравится.

— Спокойной ночи, мисс Шталь.

— Спокойной ночи, профессор.

Феникс сворачивается в клубок, и я ослабляю хватку.

— Ты — моя маленькая идеальная пара, — целую ее обнаженное плечо. — И я никогда тебя не отпущу.

Все девушки, с которыми я встречался до этого момента, были либо оплачиваемыми профи, либо слишком ванильными, чтобы удержать мое внимание. Я пробовал онлайн-знакомства, фетиш-клубы и даже встречал девушек в таких магазинах, как «Красная комната», но их интерес к БДСМ был либо поверхностным, либо противоречил моим вкусам.

Феникс — единственная сабмиссив, которая не пришла ко мне с жестким списком табу. Она хочет исследовать все хотя бы по разу.

Ей не следует бояться быть отвергнутой.

Феникс — это все, чего я желаю в женщине, и даже больше. Редко выпадает шанс найти сабу, чьи желания совпадают с моими собственными, еще реже находится человек с похожим прошлым.

Мы оба выросли оторванными от матери и отца, которых презирали. Моя мать была слишком увлечена Криусом, чтобы принимать участие в моей жизни, а у Феникс ее вообще не было. Гордон Гофаннон, возможно, не был таким монстром, каким был Криус, но он без колебаний бросил Феникс с кучей неоплаченных счетов.

Я запускаю пальцы в ее волосы, позволяя шелковистым прядям ласкать кожу. Если Феникс не отвернется от меня из-за моего прошлого, я защищу ее ценой собственной жизни.

Возможно, забота о ней станет искуплением того, что я не смог защитить мать.

Глава 29

ФЕНИКС

Голова болит.

Нет, не совсем точно.

Такое чувство, будто в ней каждый сосуд наполнен кислотой, пульсирующей под звуки барабана. Такого, в какой раньше били на галерах для синхронизации движений гребцов.

Хотя мои глаза закрыты, солнечный свет ударяет по сетчатке, как хлыст. Я поворачиваюсь в постели и стону.

Зачем пить больше одного раза в жизни, если похмелье такое дерьмовое? Комната вращается в направлении, противоположном моим внутренностям, и у меня перехватывает дыхание.

— Только