Шрифт:
Закладка:
Толстой, как с ним бывает, увлекается, забывает, или хочет забыть, о бедности, грязи, невежестве деревенской жизни, о бабах, умирающих от родильной горячки, от простейших страданий, от непосильного труда и недостатка пищи, от нехватки докторов и отсутствия медицинских пособий. Забывает о детях-уродцах, изувеченных голодом, духотой курных изб, детскими болезнями, – много позже он страшно опишет таких детей в «Воскресении».
Толстой увлекается, думает об идеале, думает, наверно, и о том, что умные, интеллигентные молодые люди, такие, как эти его учителя, женившись на бабах, могли бы принести в деревню те знания, ту культуру, которых ей недостает. Но, похоже, в этом увлеченно набросанном устном портрете крестьянской женщины – с ее цветом лица, грудями, бедрами, упругими голенями – таится для него и манящая интимная прелесть, тот чувственный образ, который бы хотелось ему обрести вместе с любовью идеальной.
Противореча собственным теориям, Лев Николаевич женится на барышне. Но волнующая память об Аксинье (пусть соседствующая с раскаяниями), крепкие босые ноги крестьянской женщины, как мощный импульс вызывающие в нем воспоминания, – это в нем навсегда останется. «Посмотрел на босые ноги, вспомнил Аксинью», – запись за год до смерти.
Мечтал и мучился
Первое упоминание о Софье Андреевне в его дневнике – 26 мая 1856 года: «Обедали у Любочки Берс. Дети нам прислуживали, что за милые, веселые девочки». Девочек – три. Соне, средней, в эту пору 12 лет. Сестра Лиза годом старше. Таня двумя годами младше.
Любочка Берс, она же Любовь Александровна Иславина, мать девочек, – подруга его детских лет. Говорят, мальчиком Лев Николаевич был влюблен в Любочку и однажды из ревности столкнул ее с террасы. Уже тещей, она говаривала ему, смеясь: «Видно ты меня для того в детстве столкнул с террасы, чтобы потом жениться на моей дочери». Шутка не безобидна – он мог жениться и на матери: она всего двумя годами старше Льва Николаевича.
Андрей Евстафьевич Берс, муж Любови Александровны, – гоф-медик, врач Московской придворной конторы. Семья занимает квартиру в Кремле. До женитьбы молодой доктор был близок с семьей И.С.Тургенева; у матери писателя, Варвары Петровны, от него дочь. Андрей Евстафьевич – москвич по рождению. Среди его добрых знакомых и старших возрастом пациентов немало людей, помнящих 1812-й год. Когда Толстой возьмется за «Войну и мир», Берс достанет для него бумаги некоторых свидетелей славного времени, познакомит его с врачами, участвовавшими в Отечественной войне.
В начале 1860-х годов, наезжая в Москву, Лев Николаевич часто посещает семью Берсов. В доме на него начинают смотреть, как на жениха. Но в невесты ему прочат старшую дочь – Лизу, ждут предложения. Он медлит, наконец, делает предложение, но – неожиданно для родителей – средней, Соне. Для самой Сони неожиданности тут нет, хотя она, возможно, не ожидала такого скорого поворота событий. В августе 1862-го, вскоре после возвращения Льва Николаевича с кумыса, он, пусть пока не до конца определенно, объясняется с Софьей Андреевной: пишет мелком на зеленом сукне ломберного стола начальные буквы слов, а она, непостижимо быстро и верно угадывая по первой букве все слово, читает несколько важных фраз – он говорит о себе, о ней, о сестре Лизе, о потребности счастья. Позже, в «Анне Карениной», так будут объясняться Левин и Кити.
Конечно, сомнения мучают Толстого. Разница в возрасте (34 и 18), в жизненном опыте, в опыте интимном, неуверенность в том, сумеет ли городская барышня, из тех самых барышень, о воспитании и привычках которых он с отчужденностью и недоброжелательством разглагольствовал с молодыми учителями, освоиться в сельской жизни, стать его помощницей и в литературной работе, и в хозяйстве. Но никогда прежде сомнения, доводы рассудка не отступали так быстро и безропотно перед охватившим его устремлением к цели, перед уверенностью в необходимости сделанного выбора.
Дневниковые записи этих дней отличаются стремительностью, скорописью, с которой он жаждет запечатлеть охватившее его чувство. «До 3-х часов ночи не спал. Как 16-летний мальчик мечтал и мучился»… «Опять бессонная и мучительная ночь, я чувствую, я, который смеюсь над страданиями влюбленных. Чему посмеешься, тому и послужишь»… «Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить. Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так продолжится»… «Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь»… «4-й час ночи <14 сентября>. Я написал ей письмо, отдам завтра, то есть нынче 14. Боже мой, как я боюсь умереть. Счастье, и такое, мне кажется невозможно. Боже мой, помоги мне»…
Он делает предложение 16-го: «Сказал. Она – да. Она как птица подстреленная. Нечего писать. Это все не забудется и не напишется».
23 сентября 1862 года, по его настоянию, уже свадьба. После обряда он спешит увезти молодую жену к себе в Ясную Поляну.
Все знает и просто
24 сентября, уже в Ясной, записывает коротко главное последних дней: «Я ничего не помню, только поцелуй у фортепьяно и появление сатаны <сатана, дьявол = чувственность?>, потом ревность к прошедшему, сомнения в ее любви и мысль, что она себя обманывает… В день свадьбы страх, недоверие и желание бегства. Торжество обряда. Она заплаканная. В карете. Она всё знает и просто. В Бирюлеве. Ее напуганность. Болезненное что-то. Ясная Поляна».
В очерке «Женитьба Л.Н.Толстого» Софья Андреевна позже расскажет, как плакала, впервые расставшись с родными, в уголке большой темной кареты, как остановились переночевать в Бирюлеве (первая станция на пути в Тулу). Им, титулованным (граф и графиня Толстые), открыли царские комнаты, большие, неуютные: «Я забилась в угол дивана и сидела, как приговоренная».
В неопубликованной главе «Моей жизни» читаем: «После Бирюлева, да еще и на станции началось то мучение, через которое проходит всякая молодая жена. Не говоря про ужасные физические боли, один стыд чего стоил!.. Какое вдруг проснулось новое, безумное, хотя и безотчетное чувство страсти, спавшее в молодой, не сложившейся еще девочке». Софья Андреевна пишет о разочаровании (ей так кажется), пережитом Львом Николаевичем. Привыкший к опытным женщинам, он смотрел на половые отношения «как на удовлетворение потребности и больше ничего, а иногда как на удовольствие». – «И вдруг испуганная, невинная девочка, сначала бесстрастная, страдающая и физически, и нравственно, и только впоследствии зараженная страстью мужа, не успевшей проснуться раньше в такой девочке, какой я была тогда».
То, что для него – «она все знает и просто», для нее, на самом деле, совсем не просто. Только 15-ти лет
