– Куда вы поплыли после Ольвии, что видели, кого встретили?

– Ничего не видели, кроме белых кобылиц. После многодневного плавания по лиману и Гипанису я познакомился с Радагастом.

– С Радагастом?! – удивленно спросил Келагаст. – Как он, нормально чувствует себя?

– Умирает, – кратко ответил трибун.

– Командир, дозволь мне кое-что показать нашему анту, – как всегда бесцеремонно встрял Лют-Василиус.

Трибун обернулся, чтобы увидеть, как Лют, перегнувшись через борт командного речного корабля, что-то громко сказал гребцам на низкой лодке. Оттуда мигом передали ему щит с изображением бычьей головы.

– Вот, – с гордостью заявил Лют-Василиус, сразу завладев вниманием анта. – Вот щит Радагаста, который он мне подарил при расставании.

– А ты кто будешь? – недоуменно поинтересовался командир антов, переводя взгляд со щита на Люта и обратно. – Говоришь по-нашему, но не ант.

– Я из народа лютичей, род наш живет на озере Нобель, – с достоинством отозвался тот. – Воевал против готов в вашем войске. Радагаст был моим командиром. Поэтому такой щедрый подарок.

– Если это правда, то сказанное тобой дорогого стоит, – задумчиво промолвил Келагаст. – Перед смертью люди искренни. А ведь Радагаст был моим лучшим другом.

Ант еще раз внимательно посмотрел на трибуна, бросил оценивавший взгляд на Люта-Василиуса. Уже не так напористо и не так решительно он все же произнес:

– Дело в том, что вы оба – чужаки. Мне тяжело верить вам на слово, ведь у нас война.

– Так поверь анту! – Лют-Василиус вытолкал вперед Шемяку.

Юноша безмятежно улыбался.

– Приду… – начал было Константин Германик, но вовремя поправился: – Придумывать, Шемяка, ничего не надо. Расскажи правду: что ты видел во время остановки на волок у порогов Гипаниса. И про пиратов тоже не забудь.

Тот, еще не вполне оправившись от всех потрясений, начал что-то горячо рассказывать антскому воеводе, размахивая руками, как индус-жонглер в цирке. Самое интересное, что, даже не понимая чужой язык, трибун по выразительным движениям и жестикуляции Шемяки почти зримо представил себе сцену боя с речными волками.

Вот пираты переваливаются через борт купеческой лодии. Демонстрируя этот эпизод, Шемяка сам чуть не свалился в воду. Вот показывается чернобородый предводитель, и трибун выходит ему навстречу. Тут Шемяка, выразительно показав в сторону Константина Германика, принял грозный вид и махнул сверху-вниз рукой, весьма умело имитируя, отражение вражеского меча. И наконец Лют-Василиус бросает копье, которое пригвоздило другого пирата к борту. Шемяка, трагически вздыхая от «усилий», вытаскивает копье сначала из деревянной доски, потом из пирата.

Куда там провинциальному актеру Эллию Аттику! Разыгранное селюком-антом представление было решено в лучших традициях византийских мимов и произвело сильное впечатление на антского воеводу.

Келагаст только покачал головой и сделал совершенно невероятное для гордого анта заявление:

– Римлянин, мои слова о глупости забудь, прошу тебя. Ты – смел, и ты – боец.

Осушив еще по чаше вина (кисловатого, как на изощренный вкус Константина Германика), стали заканчивать переговоры.

Воевода еще поспрашивал про своего друга с пограничья. Потом, подумав, спросил неожиданно:

– А путь на Самбатас тебе ведом, трибун?

Тот с сожалением покачал головой:

– В сундуке погибшего купца обнаружили карту, но я больше надеюсь, что в ближайшем вашем селении удастся найти проводника.

Ант Келагаст с сомнением покачал головой. Произнес долгую фразу.

– Он сказал, что во время войны поданным князя Божа под страхом смерти запрещено показывать чужакам любую дорогу, – перевел Люк-Василиус. – Все опасаются готских шпионов. Но это еще не все, командир. Оказывается, местным не разрешено также продавать незнакомцам хлеб и мясо. Даже купцам. Наверное, на всякий случай.

С каменным выражением лица выслушав эту новость, Германик, неожиданно даже для себя, просто попросил анта:

– Помоги!

Тот понял без перевода. Молча, повернулся к своим гребцам, свистнул, призывая к вниманию, что-то раздельно произнес.

С банки, что была чуть поодаль, поспешно встал воин, больше напоминающий прямоугольный римский щит-скутум старых времен. Только значительно шире. Громадный, совершенно квадратный «щит», заполняя все пространство между банками гребцов, придвинулся к своему командиру.

– Как мог, я тебя проверил, – обращаясь к трибуну, заявил Келагаст. – Если папирус, что ты носишь на груди под броней, действительно так важен для нашего великого князя Божа, то тебе надо встретиться с ним поскорее. Вот тебе проводник. Откликается на прозвище Маломуж, а имя тебе знать не надо, такие правила для чужеземцев. Он неграмотен, зато изучил верный путь лучше любого картографа. Покажет, куда плыть, только корми его почаще. Оставишь Маломужа в княжьем городище на Борисфене. Оттуда до Самбатаса два дня пути.

Воевода повернулся к Маломужу, долго что-то объяснял. На ясном и светлом, как полная луна, лице здоровяка не отобразилось ровным счетом ничего. Но когда Келагаст закончил, выразительно указав на Константина Германика, мол, «поступаешь в его распоряжение», тот почтительно поклонился.

– Поучись дисциплине у антов! – повеселев, бросил Константин Германик Люту-Василиусу.

– Я же пират, хоть и крещенный, – подыгрывая командиру, радостно ответил Лют. С проводником шансы увидеть родных на острове посреди озера Нобель возросли многократно.

На берег пришлось делать две ходки. Первым отправили Маломужа с Шемякой. И без того низкая лодка осела так, что бортами зачерпывала воду. Когда наконец дошла до берега, зрители на командной лодии антов с облегчением вздохнули.

Уже попрощавшись с княжьим воеводой, Константин Германик стал прикидывать: как лучше переместиться в узкую разведывательную лодочку. Парадный доспех тяжел, вода холодна, промахнуться нельзя.

– Трибун, я тебя подстрахую, но посмотри, ант возвращается, – тронул за локоть командира Лют-Василиус.

Германик обернулся. С другого конца лодии к нему, нетерпеливо отстраняя зазевавшихся солдат, жадно рассматривавших необычное и красочное вооружение трибуна Галльского легиона, приблизился Келагаст. Выразительно глянул на Люта: «Переводи».

– Я вот о чем хотел тебя предупредить. – Ант чувствовал себя явно непривычно в роли доброхота. – Конечно, у римлян своя вера, свои обычаи. Но перстень с Абрасаксом, которым тебя наградила твоя готская возлюбленная, – дремлющая в мешке гадюка. Одним своим присутствием она отпугивает другую нечисть. И может это делать долго. Но когда-то выползет и ужалит. И тогда будет очень больно и страшно.

– Я услышал тебя, воевода, – сдержанно ответил римлянин.

Люк-Василиус ловко подстраховал командира, они разместились в узкой лодке антов-разведчиков и скоро прибыли на место ночлега своей команды.

– Как думаешь, – провожая взглядом уходящий вниз по Гипанису антский флот, обратился трибун к Люту-Василиусу. – Куда это они на ночь глядя?

– Готов пощипать, – мигом отозвался тот. – Ольвию, разумеется, не возьмут, но пригороды попалят, купцов разгонят. Вряд ли кто-то из торгашей, завидя антский флот в лимане, осмелится контрабандное оружие готам поставлять. Кстати, командир, на разведчике-готе на вершине скалы было добротное «железо» покойного египтянина Аммония. Новый чешуйчатый доспех и византийская спата.