— Угощайся.

— С удовольствием, — произнес Павел, и мы несколько минут молча, синхронно протирали руки. Выкинув салфетку в корзину, я откинулся на кресле.

— И так, как продвигается…

Тишина, никто не стучится в дверь, никому не нужны подписи, решения, ответы. Офис пуст и некому помешать неспешной беседе двух маленьких людей, затерянных в паутине всемирного карантина. Сколько сейчас таких же Антонов и Паш, Маш и Наташ, сидят и беседуют друг с другом, при этом тщательно протирают руки спиртовыми салфетками и неосознанно отодвигаются все дальше и дальше от собеседника, отдаляясь, чтобы больше никогда не сблизиться.

Он устало поднялся и протянул руку прощаясь.

— Значит до вторника?

— До вторника.

— Я еще угощусь, — указал подбородком на упаковку, — уж очень они у тебя хорошие, качественно пропитанные.

— Пожалуйста, — милостиво позволил я, — запас пока есть.

Хлопнула дверь, и я остался в одиночестве.

Автомобиль подмигнул сигнализацией и пригласил меня в теплый, комфортный салон. Улицы были пустынны. Я застыл, вдыхая чистый теплый воздух. Как хорошо жить. Просто жить. Вдалеке прошла женщина в медицинской маске, ей на встречу, распугивая перегаром все живое, прошатался мужичек, остановился, вскинул на меня мутные глаза и спросил:

— Спички есть? — и зачем-то показал большой окурок.

Я отрицательно покачал головой и нырнул в уютный полумрак салона. Спрятался.

Как ни странно, но на парковке были места. Я открыл дверь, и тут же в нее врезалась, куда-то спешащая бабка с тележкой, нагруженной до половины пакетами с гречкой, мукой и еще чем-то непонятным. Грязно и безвкусно выругавшись, она посмотрела на мое невозмутимое, не склонное к скандалу лицо, поинтересовалась:

— А где у вас тут новый Евроопт открыли?

— А вот тут, бабуля, за углом, — я показал рукой, в какую сторону ей идти.

Смачно плюнув мне под ноги, она заковыляла прочь, поскрипывая несмазанными колесами.

Была среда, день третий. Все только начиналось…».

— А почему тень длинная и нескладная, — обиделся Павел. — Я же широкий и складный.

— Я художник, я так вижу, — выдал я древнюю шутку.

Проснулся я от того, что меня чем-то укололи. Надо мной стояла Светлана, уже в домашнем халате, в ее руках был шприц. Лицо в тусклом свете, подающем из коридора, казалось почти черным, уставшим.

— И что ты мне вколола?

— Нужный укол, он тебя поддержит, что-то вроде витамина.

— А чего не разбудила?

Светлана демонстративно потянула носом, — подумала, что в тебе достаточное количество снотворного, чтобы ты не проснулся.

— Так подождала бы до утра.

— Не хочу я ждать до утра. Ну а если ты уже проснулся… — Светлана ловко разделась и скользнула ко мне под одеяло, прижимаясь голым горячим телом.

На следующее утро не проснулась Наталья, Серегина жена. Он постучал ко мне в двери и растерянно спросил, что ему сейчас делать. Мы позвонили его теще, в полицию и скорую помощь. Теща приехала первой. На грузной пожилой женщине не было лица, но она не плакала, зашла в комнату и молча стояла около кровати, прижимая к себе внучек, иногда проводя по их волосам дрожащей рукой. На скорой вместо врачей были люди-космонавты, как я их называю за одетые на них противочумные костюмы. Они упаковали тело в зеленый мешок, погрузили в машину, не закрывая лицо и увезли, дав Серёге подписать какие-то бумаги. Он всё порывался поехать с ними, но его не пустили. Попросили подождать, пообещали, что с ним свяжутся. Тёща увезла девочек, и Серега остался один, растерянный, трезвый, не знающий ни куда ему идти, ни что делать. Весь смысл его существования исчез, исчез вместе с этой красивой, сварливой, гулящей, любимой женой, которая родила ему двух дочерей и ушла, ушла первая. А вернется ли, никто не знал.

Усадив Серегу в комнате, я взял у него с тумбочки сигареты, вышел на крыльцо, закурил. Сигарета с непривычки так ударила по мозгам, что меня зашатало. Еще раз затянулся, для пущего эффекта, бросил окурок в урну и двинулся к себе. Надо привести мозги в порядок. Остановился, развернулся, что-то не то, урна около скамейки была непозволительно переполненной.

Стучал я долго, но она так и не открыла. Серега вышел на стук и стоял рядом, непонимающе глядя на меня заплаканными глазами. Дверь я не вышибал, просто сильно надавил посередине и она, прогнувшись, открылась. Общажные стандартные двери. Как она с ними прожила-то столько лет? Нина лежала на постели, накрытая одеялом, она решила не ждать и ушла самостоятельно. Когда-то хороший врач, потом хороший дворник. Я прошелся по комнате, трогая корешки книг. Полки, заставленные мировой фантастикой, полки с медицинскими энциклопедиями, полки со стихами. Вот так, рядом с нами живут и умирают люди, о которых мы имеем свое мнение, а на самом деле абсолютно ничего не знаем о нем. Она ушла сама, решила не дожидаться…

— Вторая, — прохрипел Серега и выругался.

— Первая, твоя спит, а Нина ушла насовсем.

И мы пошли длинными коридорами, совсем недавно выкрашенными в веселый светло-салатовый цвет. Шли и стучали во все двери. У нас много одиноких людей, и все они открыли двери, все они были на месте. Не открылась только одна, та, за которую я переживал больше всего. И она не открылась. Наталья, Нина и символ ушедшей советской эпохи, помощник и советчик для всего населения общежития, пьяница и балагур, поклонник Владимира Высоцкого, дядя Федя. Это было слишком…

— Пошли, выпьем немного, — предложил я Сереге, когда уехала очередная бригада клонов-космонавтов и обычная скорая для Нины. Серега отрицательно покачал головой и сгорбившись пошел к себе в комнату, — Ну, тебе видней, я тогда сам, немножко… Надо мне…

Обязательный карантин был назначен с завтрашнего дня, а трагедии, случившиеся во многих семьях, отвлекли наше внимание от происходящего на улице. И, наверное, из-за этого никто не заметил тот момент, когда появились Они. Сначала их было немного, пара человек, потом все больше и больше. Они шли, не обращая ни на кого внимания и никого не замечая. Шли как-то синхронно, вроде бы каждый по отдельности, но движения у всех одинаковые. Также одновременно они останавливались, застывали и смотрели куда-то вдаль, куда-то вглубь, так, что было понятно, что то, что происходит вокруг них, они не замечают. Одежда на всех была больше домашняя, не предназначенная для прогулок. На улице, конечно, было начало мая и уже тепло, но мне кажется, ходить в легком домашнем халатике по улице это как-то странно.

— Девушка, с Вами все хорошо? У Вас что-то случилось?

Она улыбнулась и посмотрела мне в глаза спокойным добрым взглядом, совершенно не вяжущимся с обстановкой, взглядом