недовольно заворчала женщина, — два дня назад побирушка её приволокла, поели, выпили, а расплатится нечем. Оставила эту в залог, сказала, придёт, а нет уже два дня.

— Может, женщине плохо стало? — обеспокоенно проговорила, опускаясь перед ребёнком, — ты знаешь где твоя мама?

— Молчит, не разговаривает, — буркнула тётушка, — да и не мать она ребёнку, совсем не похожи, украла поди.

— Как? И что теперь? Надо заявить, наверное…

— Кому она нужна, — зло бросила хозяйка, — я жалостливая, ты знаешь. Не стала гнать на улицу, место для сна выделила, кормлю, но чтоб задарма харч не переводила, посадила здесь, да толку… молчит, а повыла бы жалостливее, подкидывали монеток больше.

— Я… нужно покормить ребёнка и пить наверняка хочет, на улице жарко.

— Так, утром давала всё, — фыркнула тётушка.

— Этого мало, — рыкнула в ответ, впервые за всё время нахождения здесь, — я отведу его на кухню.

— Из твоего жалования вычту пять монет, — оскалилась женщина, уверенная, что я откажусь.

— Подавись!

Глава 4

Глава 4

— Привет, пойдём со мной, — произнесла, медленно проговаривая каждое слово, стараясь не делать резких движений, чуть улыбнулась, чтобы не напугать ребёнка, — я тебя не обижу, сходим на кухню, там ты выпьешь чаю, поешь, а после отведу к себе в комнату, и ты отдохнёшь.

— Уборкой займись, — прорычала хозяйка, поворачивая к двери, пихнула меня вбок, — постояльцы ждать не будут.

— Подождут, — процедила сквозь зубы, поднимаясь на ноги, я прищурив глаза, пристально взглянула на тётушку, — сначала ребёнка накормлю.

— Потеряю клиентов, вычту из твоего жалования, — недовольно буркнула Берта, скрываясь в душном, тёмном помещении.

— Идём, — подала руку крохе, замерев в ожидании, — покажешь, где ты спал, там есть твои вещи, их надо забрать? Нет?

Ребёнок долго смотрел себе под ноги, не решаясь доверится мне, потом медленно протянул маленькую грязную ладошку. Она была горячей, сухой и такой крохотной, что утонула в моей руке.

— Ты с чем любишь чай с молоком и сахаром? А пироги с мясом? Или лучше жаркое? — продолжила говорить с ребёнком, интуитивно считая, что ему так будет не слишком страшно.

Но зайдя в шумный зал от громких криков, хохота и визга, даже я испуганно вздрогнула, что уж говорить о ребёнке, который вдруг прижался к моей ноге и тут же отпрянул.

— Не бойся, мы быстро на кухне с тобой укроемся, там Луис, он грозный, но добрый, — проговаривала, пока пересекали зал, пропахший дымом, едой, кислятиной и застарелым потом, пытаясь заглушить ужасные звуки.

— Айрис! Ты долго и чем так прогневила Берту, она злая как бешеный пёс! — рявкнул в своей обычной манере Луис, напугав кроху.

— Не кричи и дай чаю, ещё жаркое и пирог, — шикнула на мужчину, кивнув в сторону ребёнка, — с утра не ел.

— Хм… а Берта знает?

— Сказала, вычтет из моего жалования, — хмыкнула, усаживая сжавшего в комок малыша на табурет, подальше от жара очага, поближе к столу с печёным мясом и пирогами.

— Ты же копила, — напомнил Луис, подавая большую кружку с чаем, — хотела в столицу отправиться.

— Ну…

— Айрис! Тебя Берта зовёт, говорит, чтобы шла в комнаты, — не дала мне закончить Ганна, работающая в трактире и уборщицей, и прачкой, и на кухне Луису помогала, когда прошлая я в зале, видно, клиентов развлекала.

— Луис, после поговорим, — отмахнулась от ставшего вдруг заботливым дядюшкой, мужчины, накладывая жаркое в чашку, прихватила кусок пирога с мясом и яблоками, поставила на поднос, позвала ребёнка, — пойдём ко мне в комнату.

Кроха оказалась смышлёным малым, взяв обеими ручками большую кружку, она медленными шажками, чтобы не пролить чай, отправилась за мной.

— Поешь и отдыхай, — проговорила, пододвигая табурет к кровати, на который поставила поднос с едой, — сейчас ведёрко принесу, чтобы в туалет не бегал через зал. Я тебя закрою, не испугаешься?

Малыш едва заметно покачал головой, так и не взглянув на меня.

— Тогда я пошла, отдыхай, — медленно поднесла руку к голове малыша, чтобы пригладить взъерошенные волосы, но не решилась, вдруг испугается, — я буду заглядывать к тебе, а пока мне нужно работать.

Покидала тесную каморку, где оставила ребёнка, уже зная, что дальше делать...

День за работой пролетел незаметно. Быстро убрав комнаты, чтобы не раздражать лишний раз хозяйку, я заодно прихватила с собой чистое полотенце, уверенная, что заселившийся постоялец обойдётся и одним. Там же в комнате, меняя грязные простыни на чистые, я «неловко» разорвала одно из них. Пришлось, конечно, выслушать истеричный визг тётушки Берты и не донести кусок ткани до Ганны, на теперь мне есть из чего сшить мешок. Время от времени заглядывала в свою каморку, проверить, как там малыш, я видела всю ту же картину. Свернувшись на кровати клубочком, уткнувшись носом в подушку, ребёнок спал, иногда судорожно всхлипывая и вздрагивая во сне.

— Где спал ребёнок? — спросила у тётушки, остановив её у порога кухни, — там есть её вещи?

— Какие вещи у приблуды? — рассмеялась хозяйка, хриплым голосом.

— И всё же, где? — преступила ей дорогу, не дав пройти.

— В чулане. У меня, что комнат свободных полно? — рыкнула тётка, больно толкнув меня в грудь, — коробку поставила, шкуру дала, чтобы мягче было и не мёрзла.

— Ещё раз тронешь меня, руку сломаю, — произнесла, холодно взглянув на хозяйку, с трудом сдерживаясь, чтобы не набросится на свою обидчицу.

— Что? Да я…, — задохнулась женщина, сжав кулаки так, что побелели костяшки, — из кухни не выйдешь больше! Думала, хватит с тебя наказания, но, видно, тебя жизнь ничему не учит.

— Где чулан? — прервала горластую.

— У бань, — бросила тётка, рванув к себе в комнату. Хитрая, подлая баба, которая всегда боялась вступать в спор, пакостила исподтишка. Пугая своих работников, что выгонит на улицу, никогда этого не делала, зная, что в это злачное место к ней больше никто не придёт. Казалось, что в трактире «У тётушки Берты» собрались отверженные со всего городка и им просто некуда податься.

Чулан находился в подвале. За его стеной были бани, где постояльцы и местные девицы, намывали свои тела. Однажды зайдя туда, я больше