Шрифт:
Закладка:
Пока Ира отсыпалась после суток, а Вова дрых после очередных возлияний, пока в квартире напротив счастливые родители укладывали спать вернувшихся детей, а весь этаж проверял надежность гермозатворов перед сном, мы смаковали каждый кусочек из такой маленькой для четверых консервы, пока на жести не осталось даже крошечной капли жира.
Вчера мы пили спирт и заедали тушенкой. И готов поклясться, в глазах каждого читалось нечто большее закореневшей тоски.
Этаж встретил меня запахом и шипением сварки. Я обогнул шахту лифта: на закрытых дверях висела табличка «НЕ ОТКРЫВАТЬ». Подумал, что на остальных этажах, скорее всего, то же самое, и с содроганием погнал от себя мысль: табличка не остановит нечто, если оно захочет выбраться.
За углом сварщик в маске и рабочем комбинезоне приваривал железный щит к нашему АВП-11 — аппарату выдачи пайков. Неподалеку прислонился к стене щуплый мужичок с редеющими волосами, зачесанными назад. На вороте его кожанки поблескивал значок со скрещенными молотом, серпом и штыком.
Сотрудника ЧКГХ, Чрезвычайного Комитета ГигаХрущевки, каждый из жителей хотел бы встретить на своем этаже в последнюю очередь. Еще меньше — у себя на пороге. К счастью, в действительности мало кому доводилось увидеть чекиста, но, благодаря дурной славе, слышал о них каждый.
Взгляд мужчины из цепкого стал насмешливым, словно поддразнивая: «пройдешь мимо, трусливо уткнувшись в пол, или осмелишься спросить?»
— Что происходит? — решился я.
— Временная мера, — тонкие губы незваного гостя растянулись в улыбке. — Этаж лишается доступа к продовольствию.
— По какой причине? — мне удалось выдавить с хрипом, во рту разом пересохло. — И насколько временная?
— Недельки две, думаю, хватит. А вы случайно не из квартиры сто сорок шесть дробь семнадцать семьдесят девять? Дмитрий, верно?
— Сергей. Дима — мой брат.
— Ах да, верно! — мужчина хлопнул себя по лбу. — Дима выше, шире в плечах, да и волосы его светлее. Родинка на шее… как я мог перепутать?
Он играл со мной, хотел продемонстрировать осведомленность.
— Единственная коммуналка на пятьдесят этажей, подумать только! Не тесновато? Соседи не беспокоят?
— Все хорошо, спасибо, — процедил я, не отводя взгляд. — Вы не ответили на второй вопрос.
От собственной наглости подгибались колени, но чекиста, кажется, она лишь забавляла.
— Причину вы сами знаете. Знаете ведь? Вижу, что догадались. — Мой собеседник в один миг подобрался, и от его голоса потянуло холодком. — Были нарушены условия карантина. Кто-то спустился в шахту. Кстати, не поделитесь, кто бы это мог быть?
Я молчал и лишь задавался вопросом: как? Не то что бы доносы считались редкостью — ради усиленного пайка люди порой готовы заложить даже членов семьи, но тяжело осознавать, что крысиные лапки скребут именно на твоем этаже.
— Не мучайте себя подозрениями, — кожанка словно прочитал на моем лице. — Их мать сегодня отвела детишек в медблок проверить состояние. Там она очень убедительно врала, что не знает, как дети выбрались из шахты. Мальчик утверждает, что поднялся сам, девочка молчит. Но я нахожу это очень подозрительным. Итак, мне спросить снова?
В руках мужчины блеснул портсигар.
— Понятия не имею, — я пожал плечами. — Никого не видел.
— Спички не найдется? — спросил он с зажатой в зубах сигаретой.
Я демонстративно похлопал себя по карманам, в штанах брякнул коробок.
— Нет.
Наверное, если бы Поля увидела мои глупости, надавала по шее.
— Жаль. — Сигарета вернулась в портсигар.
— Что сказали в медблоке? О детях.
— Первичный осмотр не выявил отклонений. Осталось дождаться анализов. В интересах всего этажа, чтобы с ними все было в порядке.
— Но если с детьми все хорошо…
— Доподлинно мы этого не знаем. Последствия Самосбора могут проявляться по-разному.
— Но если будет все хорошо, то в чем проблема? Им нужна была помощь, работники не стали бы таким заниматься, ваши ликвидаторы тоже…
— Я все понимаю, — мужчина примирительно поднял руки. — Видите ли, с одной стороны, спасителей надо представить к награде. С другой стороны, я считаю правильным отправить их на расстрел. В любом случае данный инцидент не может остаться без внимания. Пока обойдемся средней мерой.
Он показал на заваренный АВП. Работник уже закончил, даже успел сложить инструмент, и теперь ждал окончания нашего разговора, оставаясь сидеть в маске.
Две недели. Четырнадцать суток паек можно будет получить только на обеденном часу в столовой. При трехразовом питании можно чувствовать себя сытым день. Двух порций едва хватает, чтобы восполнить силы. Как протянуть на одноразовом питании рабочую смену и оставшийся день, я не представлял. Безработным придется еще хуже.
— На этаже восемнадцать человек, дети опять же. Почему наказывают всех?
— А то, дорогой товарищ, круговая порука. — Он подошел вплотную, похлопал меня по плечу. — Иногда, знаете ли, она мажет. Как копоть.
Кожанка кивнул работнику и пошел к лестничной площадке.
— Если вдруг будут мысли, кто лазил в шахту, наберите сами знаете куда, — бросил он на ходу. — Спросите Олега Главко.
Когда за уходящими закрылись двери, я посмотрел на часы. Время ужина.
— Сука!
* * *
— Заходят как-то коммунист, капиталист и социалист в рюмочную…
— Лелик, помолчи, — резко обрезал Дима. — Дай подумать.
Мы курили на подоконнике четвертого этажа и старались не замечать дурачка, копошившегося в углу.
В чем разница между этим психом и теми, что отдают идиотские приказы? Один нюхает мусор, другой может расстрелять тебя за неповиновение. Мысли об отце снова захватили меня. Я почти не помнил его. Знал лишь, что он погиб из-за очередного дурацкого приказа «сверху».
Интересно, насколько сверху? Сколько лифтов нужно сменить, о сколько лестничных проемов стоптать ноги, чтобы встретить их? Тех, кто отдает приказы ликвидаторам, чекистам, дружине… Есть ли там хоть кто-нибудь?
Одно я знал точно: однажды это место погубят не дефицит, голод и равнодушие. Не плесень, не жуткие твари из заброшенных коридоров. Даже не Самосбор. Это будут идиоты.
С братом мы бежали от суматохи, которая воцарилась на шестом.
— …Шесть тюбиков биоконцентрата, кило сухарей, четыре сухих брикета, — тетя Полина пересчитывала наши скромные запасы. — Если разделить на троих минимальными порциями, хватит на четыре дня максимум. Что делать дальше, я не знаю.
Она замолчала, поставила точку. Помню, как смотрел на нее и ждал хоть слово. Обвинения в предстоящей голодовке? А может, мне хотелось услышать, что мы все сделали правильно, все не зря и того стоило? По лицу этой женщины никогда невозможно понять, гордится она тобой или упрекает. Поля молчала.
Дима сидел на краю табуретки, грыз губы и думал о