Слава кивнул. Когда я посадил его на крышу, несколько раз щелкнул фонариком, подавая брату сигнал через открытый люк: «все в порядке, жди».

— Я скоро вернусь, Славка, слышишь? Потерпи еще чуток.

Тьма этажа дохнула на меня сыростью. Я постоял с минуту, принюхиваясь в попытке различить характерные для Самосбора запахи. Но не заметил ничего подозрительного. Луч фонарика пробежался по низким потолкам и серым стенам. Бетонные кишки узких коридоров расходились от лифта в четыре стороны.

Я прошел в случайном направлении десять шагов. Снова развилка. Не похоже на жилой этаж, скорее подвал с лабиринтом проходов и тесными каморками. Вернулся обратно и пошел в другую сторону. Пока мне не встретилось ни коричневой слизи, ни других последствий Самосбора. А вот и то, что я искал! Обгоревшие спички станут моими хлебными крошками. Как дети сами до такого не додумались? Им больше не читают сказок?

Сначала до меня долетел звук глухих ударов. Словно кто-то методично бил резиновым мячом о пол. Я даже представил, как скачет грязно-красный шар с двумя синими полосками. Слава и Катя постоянно таскали за собой эту самую популярную в Гигахруще игрушку. Странно только, что девочка решила поиграть сейчас, одна в полной темноте.

Я разобрал тихие всхлипы, переходящие в звонкий смех, будто кто-то пытался плакать и смеяться одновременно. Собрался было уже крикнуть, обозначить себя, позвать, но в горле предательски дрогнул ком. Дух этого места и так обдавал холодом между лопаток, еще и звуки… Шуметь расхотелось.

Я осторожно продвигался вглубь коридора, находя под ногами очередные угольки спичек, пока свет фонаря не коснулся сидевшей на корточках фигурки. Ее плечи едва заметно содрогались.

— Катя?

Девочка оторвала голову от коленок и прищурилась. Я направил луч фонаря в пол и подсел к ней.

— Ты как?

— Мне страшно, я хочу домой. — Тоненький голосок Кати подрагивал, но ее глаза оставались сухими. Похоже, от испуга она даже плакала без слез.

— Это ты смеялась?

— Что?

— Я слышал смех.

— Не знаю.

Показалось?

Девочка отстранилась и заглянула мне в лицо, будто видела впервые.

— Кать, это я, Сергей. Ты чего?

— Забери меня.

— Сейчас пойдем. — Я бегло осмотрел ее. — Ничего не болит?

— Нет.

Похоже, ни царапины.

— Кать, сплюнь, а? — запоздало припомнил напутствие бывшего ликвидатора.

Ребенок хлопал ресницами в непонимании.

— Просто плюнь на пол.

Девочка снова заканючила, вцепилась в мое плечо.

— Забери-и.

Ну и что с ней делать? Ругать? Лезть в рот? Самому хотелось убраться поскорее от бесконечных коридоров, затхлого воздуха и гребаного стука мяча. К свету и людям.

По телу прошла дрожь, застряла в поджилках. До меня дошло, что я не видел рядом с Катей игрушки. Но продолжал слышать в темноте.

— Кать, где твой мячик? — тихо, касаясь губами ее волос.

— Там, — детский пальчик тычет в коридор.

— Кто здесь еще? — не слыша своего голоса, только ровное дыхание ребенка. И мяч.

Прыг-скок. Чуть ближе.

— Не знаю.

Прыг-скок. Еще ближе.

Свет фонарика тонул в бездне, коридор казался бесконечным.

Прыг.

Рывком закинул Катю на плечо.

Скок.

Еще рывок. До поворота. По сгоревшим спичкам, дальше, бегом!

Прыг-скок. Отчетливо, громче моего тяжелого дыхания.

Оранжевая вспышка впереди — аварийный сигнал шахты и наше спасение. Я успел забыть, что кабина ниже, влетел на полном ходу, едва не разбив головы себе и своей ноше.

Дима со Славкой кричали сверху. Оказалось, мальчик уже успел подняться самостоятельно. Детей легко напугать придуманными страшилками, но куда более очевидных опасностей, вроде большой высоты и расшатанной лестницы, они порой будто не замечают.

Лезть обратно оказалось проще, чем спускаться. Даже с вцепившейся в спину девчонкой, крепко привязанной ко мне веревкой. Хрупкое Катино тельце, почти невесомое на руках, к середине пути отчетливо дало о себе знать. То ли тяжесть в мышцах и сильнейшая одышка отвлекали от пропасти за спиной, то ли засевший в ушах стук невидимого мяча гнал выше похлеще тревоги Самосбора.

На четвертом этаже стук остался — то била кровь мне по вискам. Как только Димка поднял нас и отвязал ребенка, я лег на месте, прямо на грязный пол. Прислушивался, как боль от спины и плеч растекается по всему телу.

Рядом сидел Слава, он больше не плакал. Обнимал сестру, покачивая, как младенца. Катя не сопротивлялась, лишь молча оглядывалась по сторонам. В сосредоточенном взгляде не читалось страха. Мальчик снова качнулся, из его кармана звякнуло о пол что-то металлическое.

— Это что такое? — Дима поднял жестяную банку, покрутил в руках. — Липкая какая. В солидоле, что ли?

— Мы внизу нашли, в комнате. Там таких до потолка! — Славка даже руки вверх вытянул.

Я приподнялся, чтобы лучше осмотреть находку. Этикетки нет, лишь выдавленная на металле надпись:

ГОСТ 5284-84/4

* * *

«ВСТУПАЙ В РЯДЫ ЛИКВИДАТОРОВ! БУДЕМ БОРОТЬСЯ С ПОСЛЕДСТВИЯМИ САМОСБОРА ВМЕСТЕ!»

Человек в противогазе одной рукой держит рукоять огнемета, другой прижимает к себе растрепанную девчушку. Никто никогда не видел людей, развешивающих плакаты, листовки, подбрасывающих буклеты. Равно как никто не знает их художников. Новые листы появляются регулярно, а старые не снимают, пока рисунок не выцветет настолько, что его уже нельзя будет прочесть. Или пока хулиганы не пустят на самокрутки.

Этот появился на лестничной клетке совсем недавно, и теперь каждый день мне придется встречаться с нарисованным бойцом Гигахруща. Образом защитника и палача.

Ноги гудели после рабочей смены. Впереди еще несколько часов перед ящиком, еда и сон, чтобы завтра все повторилось. Ход вещей, который ничем не изменить — даже след вчерашних событий померкнет в наших головах под гнетом рутины.

Мать спасенных сбивала колени о драный линолеум прихожей, пыталась поймать наши с Димкой руки, чтобы осыпать поцелуями. Отец минут пять ломал мне кости крепким рукопожатием, позже он даже занес блок сигарет и литр разведенного спирта, который выдают всем работникам с реактора. Пить сложно, но всяко лучше, чем бодяга Вовчика.

Славка сказал, что когда вырастет, хочет быть храбрым, как дядя Сергей. А мне, храбрецу такому, хотелось сбежать ото всех на четвертый, к своему подоконнику. Припасть щекой к окну, выдавить лицом холодное стекло…

— Это что, тушенка? — Дима пялился на вскрытую ножом банку. Находку брат решил оставить себе, здраво рассудив, что странные жестянки детям ни к чему.

О тушенке мы слышали лишь в детстве из баек стариков, но мало кто верил, что она действительно существует.

— Это можно есть? — я осторожно ковырнул рыжеватую массу. Желудок заурчал, поддакивая: нужно.

Четверо за одним столом: я с братом, тетя и Алина; словно адепты тайного культа, слепые фанатики,