Шрифт:
Закладка:
– Так всё и было, – согласился дядь Саша, и синяя слеза скатилась ему в коньяк.
– Ни одного боя! – восклицал Беня – Ни одного боя без победы! Ни одних сборов без победы и успеха! Кровь врагов запекалась на его кулаках. Их стенания сопровождали каждый его удар! К его стопам пытались припасть прекраснейшие женщины! – Тут Беня вспомнил про Алину и запнулся. – Ну, имеется в виду, от федерации, – пояснил он, – профсоюзная работа, трудовые резервы.
Всем как-то сразу стало неспокойно, и Беня не нашел ничего лучшего, как продолжать дальше:
– А вот история, о которой я вам хочу сейчас рассказать, случилась на сборах в Ялте. Я потому так детально рассказываю, – объяснил Беня, – что сам там был. Никто не мог сравниться с Маратом в ловкости и выносливости. Никто не мог выстоять против него, не утратив здоровья. Никто не сомневался в его великом будущем. Кроме Чёрного. Как его звали, я теперь не вспомню. Хотя, – задумчиво вспомнил Беня, – чего ж не вспомню, Чёрным его все и звали. Был он не местный, родители его приехали с Востока или с Запада – не помню. Чёрного как бойца никто сегодня и не вспомнит. Его и тогда мало кто знал, все говорили только о Марате. И вот Чёрный на сборах сорвался. Жили они на базе, в город их не выпускали, режим, распорядок, утренняя гимнастика. И вот тренерский штаб вызвали на какое-то совещание. Причём весь. Тут-то Чёрного и понесло. Сначала он пил сам. Потом споил массажистов. Потом взялся за юниоров. Единственный, кто с ним не пил, – Марат! Два дня искушал его Черный, два дня совращал. Чего только ни делал. И массажистов подсылал к нему, и юниоров подговаривал. Но так и остался ни с чем! И поэтому я предлагаю выпить, – попробовал закруглиться Беня, – за нашего приятеля, за Марата, за его человеческие качества. – Я заметил, что Алина не дослушала, направилась к дому, и туман холодил её икры, пока она шла по двору. – За его преданность спорту и настоящую человеческую дружбу.
Никто не был против выпить, никто не был против настоящей мужской дружбы. Дядь Саша, худой, с бритой головой, с аккуратной полосочкой усов, в своём чёрном пиджаке похож был на трубочиста, упавшего с крыши прямо за праздничный стол и радовавшегося этому, ведь всё могло сложиться куда хуже. Чем темнее становилось небо, тем отчаяннее горели лампы над нами. Темнота стояла вокруг ламп, будто вода вокруг неподвижных сомов, не осмеливаясь всколыхнуть их сонный покой.
Мы все знали эту историю. Пока рядом была Алина, никто не перебивал и не возражал, а тут, только она отошла, я вспомнил, как всё было на самом деле. Да и другие вспомнили, заметным было общее смятение. Даже Рустам отвёл глаза, достал мобильник и со злостью начал набивать кому-то сообщение. Чёрного звали Валера. Их с Маратом выгоняли из секции одновременно. Трижды. Но каждый раз брали назад. Не то чтобы Марат на самом деле был таким непобедимым – он даже по области никогда не брал первого места, просто у Чёрного отец был в органах и всегда за пацанов договаривался. В Крым они тоже свалили вдвоём. Просто так, со сборов, которые проводились здесь, на месте. Марат уже встречался с Алиной, они даже рассказывали всем о свадьбе, но тут его перемкнуло, был март, на площадях и скверах лежал чёрный снег, небо вспыхивало и загоралось, Марата рвало с места, тогда он и придумал эту историю со сборами в Ялте. С собою они взяли двух подружек-гимнасток. Те, кажется, еще и до паспортов не доросли. Марат с Чёрным казались им взрослыми и ответственными – одним словом, настоящие мужчины с мужскими качествами. Поселились они у знакомых Чёрного, в тесной квартире в панельке, из окон которой не было видно даже моря. Да и не было у них особого интереса к морю, штормившему и заливавшему набережную битым льдом и мёрзлыми водорослями. Где-то на пятый день отдыха, когда деньги, шампанское и хлеб заканчивались, Чёрный со своей гимнасткой начали тащить Марата домой. Но с тем что-то случилось, какая-то перемена, он нам рассказывал потом. Говорил, что сам не понимает, как так произошло и когда это началось, но его напарница, ещё совсем юная, тихая и прозрачная, не имевшая ничего, кроме спортивных перспектив, потеряла от него голову, и он тоже потерял свою, причём задолго до этого, поэтому никто из них ни о чём не думал. Они заперлись в своей комнате и днями не вылезали из постели, целуясь и доводя друг друга до изнеможения. Марат рассказывал, что она совсем ничего не умела, и он объяснял ей всё с самого начала, показывал, что и как нужно делать, чтобы всё продолжалось и дальше. Помещение совсем не обогревалось, они спасались под толстыми одеялами, поэтому он почти не видел её обнажённой, обучая скорее на ощупь. Потом долго вспоминал, какие у неё нежные ладони, какие прозрачные вены, какая бархатистая кожа. Она легко всё усваивала, забыв, как ей было больно и стыдно в первый день, плакала ночью, смеялась утром и хватала его за шею, когда он пытался выбраться из-под одеял и сходить на кухню за новой бутылкой шампанского. Он лез под одеяла, и всё начиналось сначала. От алкоголя она становилась неутомимой и неосторожной, кусала его, потом долго зализывала раны, нежно шептала ему что-то, пока он ломал голову, как бы выбраться и отлить, потом засыпала и говорила во сне с мамой, после чего он будил её, приводил в сознание, и так – все дни.
Первым запаниковал Чёрный. Он понимал, что девчонки без паспортов. Бог с ними – с паспортами, но он понимал, что они тоже наврали дома, что едут на сборы. Выходило так, что нужно было как-то выбираться, сборы сборами, но если история всплывёт, не поможет и папа-правоохранитель. Подружка Чёрного тоже паниковала, плакала и просила взять ей билет в Харьков. Чёрный пробовал поговорить с Маратом. Они сидели на кухне, добивали последние сигареты, из ран Марата выступала кровь, смешанная со сладкой слюной. Марат говорил, что никуда не поедет, что не хочет ничего слушать, что боится возвращаться домой, что она всем расскажет, что ему нечего сказать Алине, которая ни о чем не догадывается, а догадается – просто умрёт с горя, поэтому лучшее – оставаться
