Шрифт:
Закладка:
Первый день мы провели совершенно спокойно. Я же раздумывал о том, что от судьбы не уйдешь, так как, не будь я в Иловайской и в опаснейших командировках к А.И. Гучкову в Кисловодск, я все равно был бы на этом же фронте, так как Георгиевский полк, в который я был записан по приезде из Москвы, был влит в Корниловский и находился тут же, перед нами. В ночь с 5-го на 6 февраля Греков решил произвести реабилитацию отряда в мнении генерала Корнилова, раздраженного незаконными реквизициями лошадей, и задумал удар на станцию Хопры, не зная, что там уже сосредоточена вся многотысячная армия Сиверса, готовящего решительный удар на Ростов.
Никто из партизан спать, конечно, не ложился, и часов до 11 в главной комнате помещения, занимаемого отрядом, слышались веселые военные, неизвестные еще до этого многим партизанам песни, сильно подымавшие их боевой дух. Пели и «Журавля» с его куплетами на многие полки конницы и гвардейской пехоты, вызвал восторг мой экспромт и про наш отряд:
«Белый дьявол» под Хопром —
Красным предстоит разгром.
К 12 часам ночи 50 партизан вышли на железную дорогу, имея с собой оба неиспробованных еще пулемета. Идти можно было только по шпалам, так как и вправо и влево от железнодорожного полотна лежал такой глубокий снежный покров, что наши мальчики могли утонуть в нем с головой. Прошли через цепочку Корниловского фронта и очень осторожно двинулись к недалекой уже станции Хопры. Была светлая лунная ночь. За версту от станции, в пустой железнодорожной будке бешено лаяла сошедшая с ума от одиночества и страха собака, и лай ее громко раздавался в ночной морозной тишине. У этой мрачной будки мы оставили своих сестер и двух партизан – слишком жуткая создавалась атмосфера. С этого места железнодорожное полотно стало сильно подниматься над местностью, и влево от него, внизу, показалось небольшое пристанционное строение.
Задремавший часовой-большевик был заколот самим Грековым сейчас же после ответа о том, что он принадлежит к рабочему полку московского пролетариата. Неожиданная, но далеко не приятная встреча со своим «земляком». Кто знает, не было ли в этот момент на Хопрах моих недавних сослуживцев-солдат? Но думать теперь ни о чем времени уже не было. Человек 30 партизан сбежали вниз с насыпи и в ближайших 3–4 домиках кололи штыками обалдевших от неожиданности и сна большевиков. Остальные остались на насыпи и стреляли по другим домикам, откуда стали в массе выскакивать раздетые и полуодетые фигуры, которые, впрочем, довольно быстро опомнились от неожиданности и открыли сильный огонь по отходящим к насыпи партизанам и по нас, лежавшим между рельсами, четко вырисовывавшимся на светлом от луны небе. Наши пулеметчики не могли выправить пулеметный диск, и наш пулемет спорно молчал как раз тогда, когда он был нам столь настоятельно нужен.
Разрывные пули красных стукались о рельсы и разрывались с голубоватым, фосфорическим блеском. Огонь становился все сильнее и сильнее, и соединившиеся партизаны почти прекратили стрельбу, залегши между рельсами и не поднимая из-за них головы. Даже нагайка и ругань Грекова ничего не могли поделать с необстрелянной еще молодежью. Вдруг заработал пулемет, и даже не один. Минутная мысль, что это наш, а затем еще большее уныние. Сильные пулеметные струи, несшиеся над нашими головами, и крики наших пулеметчиков, сообщавших о том, что они отходят, так как нет возможности вынуть заклинившиеся диски, показали нам, что через несколько минут мы будем сметены с полотна или раздавлены пришедшими в движение поездами и паровозами. Начался отход, и настолько поспешный, что троих раненых или убитых партизан с собой не взяли… о чем, впрочем, до возвращения на хуторок мы и не подозревали. Легко раненные шли сами и были перевязаны ожидавшими нас у будки сестрами. Собака там все еще лаяла. Я стал у стены, выходящей на Хопры, но там снова все было тихо. Большевики, переоценивая наши силы, на преследование, которое было бы для нас роковым, не решились. Двух раненых понесли на руках, и не более как через час отряд был снова на хуторке.
На утро генералу Корнилову донесли о происшедшем и сейчас же получили от него ответную благодарность. Раненых отправили в Ростов, и сведений о них никогда больше не имели. Пользы фронту и Ростову наша вылазка не принесла, конечно, никакой, а уменьшила наш и так небольшой отряд еще человек на восемь, а кроме того, заставила нас опасаться, что в случае ранений мы не будем вынесены из боя, а все уже великолепно знали, на что можно было рассчитывать, попав живыми в руки красных палачей. Как оказалось впоследствии, в момент нашего нападения на Хопры там была сосредоточена для наступления на Ростов вся армия товарища Сиверса в 20 000 штыков и сабель, с большим количеством бронепоездов.
Весь день 6 февраля и ночь на 7-е прошли совершенно спокойно. День 7-го – тоже ни выстрела, ни звука на фронте, как будто бы его и не было. Погода прекрасная. Солнце. Искрящийся от его лучей и даже начинающий подтаивать сверху снег. Вид на Азов чудеснейший. Настроение в отряде неплохое, бодрое, не прочь повторить позавчерашнюю авантюру. Стоила она красным недешево, сотни две их, а то и больше, отправились гноить хоперское кладбище. Новостей из Ростова никаких.
Но к 4 часам вечера 7 февраля раздался далекий пушечный выстрел, засвистела над нашими головами большевистская граната, другая, третья и разорвались в степи, недалеко за нашим садиком. Огонь велся гранатами только и из нескольких орудий и не прекращался часа два. Ни одна из
