Шрифт:
Закладка:
Свидетельство 038
После двадцати восьми дней работы в комнатах у меня возник вопрос: кто я? Персонал, человек, разработчик, кадет номер семнадцать на корабле шесть тысяч. Моя работа с предметами в комнате начала казаться чем-то нереальным. Я то и дело ловлю себя на том, что просто стою и таращусь на них несколько минут, ничего не предпринимая. Словно эти предметы существуют лишь затем, чтобы своими очертаниями и материалами пробудить во мне особые ощущения. Словно это их истинная цель. К жизни меня возвращает коллега или другая форма жизни, что появляется в комнате и выполняет свое задание, или же меня зовут принимать пищу. Кто весь этот персонал вокруг меня? Кто дожидается в коридоре, чтобы поговорить с вами? Они такие же люди, как я? Или это пауки в человеческом облике? Определяет ли человека то, что он появляется из другого человеческого тела? Или я могу считаться человеком, исторгнутым из мешка со слизью, из скопления икры, из комочка яиц в море, или среди злаков, или в диких травах? Существую ли я в центре мира, имею ли в нем значение? Или я всего лишь одно из этих мягких яиц в общей массе? Как-то мне на глаза попался один кадет. Он ходил по столовой со стеклянным шаром во рту, перекатывал его языком, и тот щелкал о зубы. Скажи, он один из вас?
Свидетельство 040
У меня нет сомнений, что, кроме меня, есть и другие, для кого ценен ваш визит. Когда они впервые получают задание, то всегда торопятся, нервничают, и может пройти несколько недель, прежде чем они начнут не спеша обходить комнату пребывания, класть руку на предметы, прислушиваться. Зачастую до этого момента члены команды не замечают запаха в комнате. Я знаю, что многие на тот момент удивлялись млечно-голубому свечению. В предметах есть что-то знакомое, даже если они тебе раньше не встречались. Как будто они из наших сновидений или из далекого прошлого, которое мы храним глубоко внутри себя и которое не описать словами. Как будто это воспоминание о том, как мы были амебами или одноклеточными организмами, невесомыми эмбрионами в теплых водах. Эмбрионами, чьи носы и рты – широко открытые, с оголенными, словно у полового органа, слизистыми – еще не срослись. У предмета может быть розоватый узор, как на песке, через который пробился родник, как потрескавшаяся земля в бесплодной пустыне, как нарезанное куриное филе, как пачка мороженого, которую мать просила меня достать из холодильника, и тонкая обертка вокруг морозно жгла руки, но скоро становилась влажной, и подтаявшее мороженое просачивалось через сгибы картонной упаковки. Может, в них есть нечто, желающее вырваться наружу? Или, может, они скрывают что-то, зная, что мы наблюдаем за ними?
Свидетельство 046
Неужели не быть человеком настолько ужасно? Неужели это значит никогда не умереть? Не знаю, горжусь ли по-прежнему своей принадлежностью к человеческому роду. Когда экипаж умрет или исчезнет, предметы останутся здесь, в комнатах, вне зависимости от того, что будет с нами. Итак, вы спрашиваете меня: причиняют ли эти предметы зло? Упрекаем ли мы их за отсутствие сочувствия с их стороны? Знакомо ли камню чувство печали? Вы спрашиваете меня, потому что сами не уверены в ответах – я читаю это на ваших лицах. Неуверенность в том, какой из предметов считать живым, угрожает самой организации. Это наводит, например, на такой вопрос: какие из предметов, находящихся в нашем распоряжении, имеют право на правосудие? Или, допустим: можно ли рассматривать этот предмет как субъект, а нас признавать виновными в убийстве? Меня же, напротив, занимают совершенно другие вопросы: почему мою коллегу привлекают самые эксклюзивные материалы? Ей важно одеваться в космосе по моде? Или она хочет украшать себя только неразлагаемыми материалами? Верит ли она, что если будет носить на коже нечто не знающее смерти – само бессмертие, то это позволит ей самой преодолеть смерть? Я имею в виду не смерть среди людей, когда они теряют любимых, а такую смерть, когда человека как бы нет. Она коллекционирует алмазы, мрамор и кожу. Прежде чем лечь спать (ее койка прямо под моей), она берет в руку горсть полированных шариков из драгоценных металлов. Когда мне не спится – надеюсь, вы простите меня, я знаю, что сон единственное, за что мы несем личную ответственность на корабле, и я пытаюсь разобраться с этой проблемой, – но все равно иногда я лежу без сна и гляжу с койки вниз: мне видно, как она спит подо мной, ее рука спадает с края, ладонь слегка приоткрыта, и оттуда мне подмигивают металлические шарики, словно звезды, словно океан маленьких глаз.
Свидетельство 041
Из того, что осталось дома, больше всего я скучаю по шопингу. Понимаю, это как-то глупо. Но если мне не удавалось осознать реальность события – например, когда мне досталась эта работа, – надо было кинуться по магазинам, купить все необходимое для отправления и таким образом убедиться в случившемся. Грядущие события постигались через покупки, обстоятельства – через вещи, характеризующие их. Шопинг оказывал на меня почти отупляющее действие, и после того как он стал недоступен, у меня появились мысли и чувства, и они оказались полны грусти.
Свидетельство 047
Прежде чем начать существовать, всему нужно проделать долгий путь. Казалось, эти комнаты станут для меня безопасным местом. На земле мне было нехорошо. Мне не нравилось жить рядом с таким большим количеством людей. Обратите внимание на старое кожаное покрытие на скамьях, такого уже ни у кого нет. Животные, которым принадлежала эта кожа, вымерли. Каждый раз, пытаясь где бы то ни было создать для себя безопасное пространство, я встречаюсь там со смертью. Я этим ни с кем не делюсь – может, для вас тут нет ничего нового, вы видели записи с камер, но от экипажа я держу это в тайне. Я украдкой приближаюсь к предметам в комнатах, к материалам, ложусь рядом с ними, обнимаю их, прижимаюсь щекой к оранжевому полу, к полированному розовому мрамору, мечтаю принадлежать к их рядам, менее одиноким, менее человеческим. Я помню своего опекуна, как помнишь ощущение от
