Шрифт:
Закладка:
Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький,
Да, я с племянницей гулял с тетипашиной,
И в Пекин ее водил, и в Сокольники,
И в моральном, говорю, моем облике
Есть растленное влияние Запада,
Но живем ведь, говорю, не на облаке,
Это ж просто, говорю, соль без запаха!
И на жалость я их брал, и испытывал,
И бумажку, что я псих, им зачитывал,
Ну, поздравили меня с воскресением,
Залепили строгача с занесением!
Ой, ой, ой,
Ну, прямо, ой, ой, ой...
Взял тут цветов букет покрасивее,
Стал к подъезду номер семь, что для начальников,
А Парамонова, как вышла, вся стала синяя,
Села в Волгу без меня и отчалила!
И тогда прямым путем в раздевалку я,
И тете Паше говорю, мол, буду вечером,
А она мне говорит - с аморалкою
Нам, товарищ дорогой, делать нечего.
И племянница моя, Нина Саввовна,
Она думает как раз тоже самое,
Она всю свою морковь нынче продала,
И домой, по месту жительства, отбыла.
Вот те на,
ну, прямо, вот те на!
Прекрасный этот текст, малую часть которого я сейчас процитировал, напомнил Андрей Шемякин в связи со скандалом вокруг Вайнштейна, и он, действительно, все в себя вбирает, и то, что было тогда, и то, что происходит сегодня, и наш партком, и всемирный. Мне при этом ничем не мил злосчастный продюсер, а его жертвы вызывают живое сочувствие, само собой, но греметь и звенеть по их поводу на самой высокой ноте представляется все-таки странным. Ведь ровно такой же гром и звон стоял, когда разоблачали священников-педофилов, те же слова и выражения, тот же гнев и крик, но там был грех совсем другого калибра. К ядерному взрыву нынче приравняли утечку газа. Партком, собственно, начинается с готовности ради идеи жертвовать любой адекватностью. А это ой, ой, ой. Ну, прямо, ой, ой, ой.
Чудесная фотография. Это Собор Святого Георгия в Модике, немыслимо изощренный и торжественный, как бывает изощренным и торжественным только сицилийское барокко. А в нем простота и беззащитность - человек с ребенком, шорты и голые ноги. Увидев срам эдакий, у нас бы сбежались верующие всласть оскорбиться в религиозных чувствах; самые добрые взяли бы с собой платок, чтобы пришельцу стыд прикрыть, остальные - гнали б охальника ссаными тряпками. Здесь это никому не приходит в голову. Торжественное и изощренное ведь про свободу и любовь, человек с ребенком - про то же. И они навсегда соединились.
Эгона Шиле, великого венского художника, умершего сто лет назад, кастрировали сейчас в Пушкинском музее - на выставке, которая там проходит, нет рисунков с гениталиями. Гениталии не пройдут! Долой гениталии из Пушкинского музея! Такие нынче скрепы. Из двух задач - показать адекватно классика или угодить предрассудкам ширнармасс - автоматически выбирается вторая. И это происходит в музее, где сидит просвещенное начальство. Ok. Зачем тогда изумляться войне с "Матильдой", этой сладчайшей вампукой, типа "Анжелики - маркизы ангелов". Анжелика тоже не пройдет! Долой Анжелику!
Из Шиле член изъяли,
Отечество, ликуй!
Конец твоей печали,
Ему отрежут нос.
P.S. Тут мне возражают, что даже полу-Шиле лучше, чем ничего. Полу-Шиле, увы - это полная неправда. Шиле без гениталий, как Аполлон без лиры: дядька есть, а Мусагета нет.
Фейсбук предлагает вспомнить текст, который 3 октября 2014 года написала Татьяна Толстая, а я его тогда расшарил. Три года назад ровно.
Рывком дернув молнию чемоданчика, нечаянно прихватила с собой греческую муху, которая обрела элефтерию только в Домодедове, к своему ужасу.
Ошеломленная, она озиралась и не могла понять, что происходит - где лазурь Ливийского моря? Где апельсиновые рощи и златые плоды в темных кронах дерев? Где сладко гниющие на солнце помойки с заизюмленным виноградом по 1.50?
Температура, клонящаяся к нулю, светлое мутное на горизонте, желтые рощи, серый купол, холодный ветер.
