– Привет, братва! – дружески кивнула Клодин.

Девочки опешили, потом захихикали. Забавно было слышать это выражение от маленькой француженки.

– Как ты сказала? – переспросила мадемуазель, которая была плохо знакома с жаргоном. – Братья? Это неправильно, Клодин, правильнее сказать «сёстры».

Класс расхохотался. Клодин ухмыльнулась. Мадемуазель просияла. Было очевидно, что она очень любит племянницу и гордится ею.

Тут прозвенел звонок с урока.

– Хилари, – попросила учительница, – пожалуйста, возьми Клодин с собой, покажи ей всё, чтобы она не смущалась и не чувствовала себя брошенной, бедняжка.

Мадемуазель, конечно, ошибалась. Клодин не чувствовала себя ни смущённой, ни брошенной. Наоборот, она вела себя так, будто знакома со всеми тысячу лет, и держалась легко и очень естественно. Она хорошо говорила по-английски, хотя иногда, как и мадемуазель, забавно выражала свои мысли.

Несколько лет Клодин училась в школе во Франции, а потом провела пару четвертей в английской школе при монастыре. Кажется, ей там не понравилось, да и школа не изъявляла особого желания оставить Клодин у себя.

– Понимаете, так неудачно получилось: учительница естествознания залезла по лесенке на дерево, чтобы собрать какой-то необычный мох, который рос на ветках, – объяснила Клодин с лёгким французским акцентом. – А тут подошла я и унесла лесенку. И в этот день у нас не было урока естествознания.

– Обалдеть! То есть ты оставила учительницу на дереве? – вытаращила глаза Бобби. – Ну ты бесстрашная! Теперь понятно, почему мадемуазель перевела тебя в Сент-Клэр. Здесь такие шутки не проходят.

– Нет? – переспросила Клодин. – Обидно. Ну, может быть, вы как-то иначе развлекаетесь. Жалко, что я не успела к началу четверти. У меня были кори.

Девочки рассмеялись. Клодин очень понравилась всем, кроме Энджелы. Даже Полин с интересом слушала новую девочку, а Элисон вообще искренне веселилась. Только Энджела смотрела свысока.

– Что я тебе говорила? – напомнила она Элисон. – Сначала в классе появилась дочка экономки, теперь – племянница учительницы. Не понимаю, Элисон, что смешного ты нашла в этой Клодин?

– Мне нравится её голос и то, как она себя ведёт, – ответила Элисон. – Она так забавно машет руками, когда говорит, совсем как мадемуазель! Она правда смешная, Энджела.

Энджеле очень не нравилось, когда Элисон с ней не соглашалась. Она окинула подругу холодным взглядом и обиженно отвернулась. Энджела всегда так отворачивалась, когда хотела кого-нибудь наказать.

Элисон сразу расстроилась и попыталась помириться. Она подошла к Энджеле и взяла её за руку, потом начала хвалить и льстить ей до тех пор, пока та не соизволила наконец улыбнуться своей добровольной рабыне. Элисон сразу ожила.

– Ты не думай, я вообще больше не буду обращать внимание на Клодин, – заверила она подругу. – Она ведь самая обычная простая девчонка.

– Но не такая простая, как Карлотта, – зло заметила Энджела.

Элисон стало неловко. Ей нравилась Карлотта – честная, правдивая, прямолинейная и весёлая. Даже её вспыльчивость была какая-то симпатичная. Элисон считала, что Карлотта – самая цельная, самая естественная из всех девочек в их классе. А естественные люди всегда приятны окружающим.

Клодин мгновенно встроилась в школьную жизнь. Она уселась за последнюю парту в классе, выбрала себе шкафчик в общей гостиной и мигом затолкала в него свои вещи, а сверху поставила фотографию мамы. Она притащила в гостиную огромный пирог и щедро угостила всех – только Энджела отказалась попробовать. Элисон замялась и тоже отказалась, поскольку боялась, что Энджела опять обидится.

Поначалу Клодин очень забавляла девочек, но через какое-то время они стали замечать, что она ведёт себя уж слишком не по-английски. Например, Клодин без всякого зазрения совести списывала у других. Она была очень умной и сообразительной, но часто ей было лень работать самой, и тогда она просто сдувала ответы у соседки по парте. А её соседкой была Мирабел, которая никогда не блистала в учёбе, и получалось, что Клодин списывала неправильные ответы. Но она ни капли не огорчалась из-за этого.

– Слушайте, мы должны как-то помешать Клодин списывать у Мирабел, – сказала однажды Пат. – Мирабел говорит, она ни одного примера сама не решила, всё сдула!

– Самое удивительное то, что она делает это в открытую, – вставила Изабель. – Мне кажется, и не видит в этом ничего плохого.

И точно, Клодин была поражена, когда староста класса Сьюзен Хауз заговорила с ней о списывании.

– Это же жульничество, Клодин, неужели ты не понимаешь! – проговорила Сьюзен, густо покраснев от смущения, поскольку ей неловко было уличать человека в жульничестве.

– Нет, я ничего такого не понимаю! – сказала Клодин. – Вы все видите, как я это делаю, а жульничают всегда тайком.

– Не всегда, – покачала головой Сьюзен. – Жульничество есть жульничество, хоть тайком, хоть у всех на виду. А потом, это ведь так глупо – списывать у Мирабел, которая лепит ошибку на ошибку. Мисс Эллис сразу догадается, что ты списала у неё, и будет скандал.

– Ты считаешь, мне лучше списывать у Хилари? – всерьёз задумалась Клодин.

Сьюзен тяжело вздохнула.

– Клодин, ты ни у кого не должна списывать. Я знаю, французы многие вещи понимают по-своему, например мадемуазель. Но, если ты хочешь получать удовольствие от жизни в Сент-Клэре, тебе придётся жить по нашим правилам.

– Я везде получаю удовольствие, – мгновенно ответила Клодин. – Но хорошо, Сьюзен, я постараюсь не списывать. Ну, может, только тогда, когда совсем не приготовлю уроки.

Кроме списывания девочек раздражало и то, что Клодин без спросу брала чужие вещи. Карандаши, ластики, линейки, учебники – всё что понадобится. И в девяти случаях из десяти она не отдавала их обратно.

– Я забываю, – объяснила Клодин. – Мне нужен карандаш, и я его беру, и я очень благодарна за него, а потом просто забываю о нём. И бедная Хилари говорит: «Где мой карандаш? Я потеряла карандаш!» А карандаш всё это время лежит у меня на столе, ничуть не потерянный.

– Так, пожалуйста, постарайся вспоминать и отдавать обратно всё что берёшь, – сказала Хилари. – Между прочим, ты взяла мой любимый серебряный карандаш. И вообще, хорошо бы тебе спрашивать разрешение, прежде чем ты что-то возьмёшь.

– Ох уж эти англичане! – вздохнула Клодин. – Ладно, я буду хорошо себя вести и всегда говорить: «Дорогая Хилари, пожалуйста, пожалуйста, разреши мне взять твой прекрасный серебряный карандаш».

Хилари рассмеялась. Никто не мог долго сердиться на Клодин. Она была такая забавная! Так широко распахивала свои выразительные чёрные глаза и размахивала руками в точности как мадемуазель. В конце концов, Клодин ещё так мало живёт в Англии. К концу четверти она обязательно научится соблюдать здешние правила!