На самом деле запрос на отправку канонерки был получен еще неделю назад, но у Руднева, являвшегося старшим морским начальником на станции, на сей счет имелись собственные приказы, распространяться о которых он не имел никакого права. Что, в свою очередь, не улучшало его отношений с представителем гражданской власти. И вот появление на борту его крейсера отставного капитана 2-го ранга, наконец, разрешило ту нервную ситуацию, что начала складываться в небольшом мирке подданных российского императора, что несли службу в этом небольшом уголке мира.

— Вы ведь понимаете, что мы отправляем их на верную смерть? — хмурясь, Всеволод Федорович, провожал взглядом покидающую порт канонерскую лодку.

— Еще как понимаю, — тяжело вздохнул Николай Михайлович. — Но, порой, нам всем приходится принимать весьма непростые решения, поскольку в нашем великом и могучем языке существует такое слово как «надо». И сейчас нам всем надо, чтобы японцы на глазах у, так сказать, всего мирового сообщества сделали первый выстрел в этой войне. Да, скорее всего, мы потеряем, как саму канонерскую лодку, так и большую часть ее экипажа. Но именно эта жертва позволит нам захлопнуть расставленную мышеловку и при этом сохранить лицо. Большая политика всегда требует тех или иных жертв. И сейчас этой, столь необходимой нашей стране жертвой, должен стать экипаж «Корейца».

Отливное течение уже практически сошло на нет, прибавляя от силы дополнительный узел, потому скорость идущей малым ходом старенькой канонерки едва превышала 6 узлов. Сколько десятков, если не сотен, раз она вот так же покидала рейд того или иного порта, но еще никогда на ее борту не было столь гнетущей атмосферы. Все понимали, что что-то грядет. Что-то плохое. Но командир продолжал хранить молчание, лишь вглядываясь с помощью бинокля вдаль, словно пытаясь обнаружить там ответы на терзающие его душу и разум вопросы. Он даже полностью проигнорировал предложение мичмана Бирилева, озабоченного излишне бледным видом командира, обратиться к их врачу, чем поверг в недоумение всех находившихся в этот момент на мостике проявлением подобного неуважения.

— Павел Гаврилович, — наконец оторвался от своей оптики капитан 2-го ранга и повернулся в сторону находящегося тут же артиллерийского офицера, — приказываю подготовить орудия к бою. Заряжайте фугасными и отдайте приказ подать к орудиям еще как минимум по пять выстрелов. Это, конечно, риск немалый. Но не с нашим устаревшим вооружением тягаться в скорострельности с десятками современных орудий японских крейсеров. Будем надеяться, что хотя бы эти снаряды успеем отстрелять. — Продолжать фразу о том, что отстрелять они их успеют до своей неминуемой гибели, Беляев не стал. Это и так было понятно даже самому молодому матросу. Впрочем, наконец, настало время дать пояснения собравшимся на мостике офицерам, чьи недоуменные взгляды грозили вскорости просверлить в нем немало дырок. — Мы идем в бой, господа. Впереди, прямо по курсу, находится японская эскадра, чьей задачей является уничтожение или захват «Памяти Азова» и «Корейца», а также высадка десанта в порту. Об этом совсем недавно узнал я, об этом теперь знаете вы. Прошу донести сей факт до нижних чинов. Кстати, Александр Иванович, — теперь внимание командира оказалось сосредоточено на минном офицере, — прошу вас лично удостовериться, что самоходная мина готова к применению. Ведь когда вокруг начнут рваться снаряды, времени на ее пуск у нас останется не так много, как хотелось бы. И, главное, господа. Знайте сами и втолкуйте всем нижним чинам! Ни в коем разе первый выстрел в этой войне не должен быть сделан нами! На открытие ответного огня нас должна спровоцировать атака японских кораблей. А теперь, господа офицеры, прошу разойтись по своим боевым постам.

— Господин капитан, разрешите обратиться? — стоило всем разбежаться выполнять полученные приказы, как Беляева от наблюдения за противником отвлек оставшийся на мостике штурманский офицер.

— Слушаю вас, Павел Андреевич. — не стал отказывать тот в беседе мичману.

— Я не совсем понимаю. Если нам известно о начале войны, то почему в бой с превосходящими силами противника идем мы одни? Прошу не считать меня трусом или паникером, но ведь у нас нет ни единого шанса прорваться. Тогда как при поддержке «Памяти Азова» могла бы появиться хотя бы таковая возможность. У него ведь вес бортового залпа раза в три больше чем у нас! Да и броневой пояс в семь дюймов. — задал таки вполне ожидаемый вопрос заметно спавший с лица молодой офицер.

— Потому что, выйдя одновременно с нами, крейсер не сможет уйти. По предварительным данным японцы выставили против нас полдюжины крейсеров, два из которых броненосные, и, как минимум, один отряд миноносцев. А если «Память Азова» будет тащиться с нашей скоростью, он просто-напросто превратится в большую мишень для японских артиллеристов. В особенности на дистанции пистолетного выстрела, на которую нам придется сойтись с противником, не открой они огонь загодя. Чего они сделать не должны, предполагая о нашей неосведомленности по поводу начала войны.

— Это что же получается, чтобы сохранить крейсер, в качестве мишени для японцев должны выступить мы?

— Вы офицер Российского Императорского Флота, господин мичман. — мгновенно лязгнул сталью в голосе капитан 2-го ранга, услышав недостойную офицера панику смешанную с обидой. Ему самому тоже совершенно не хотелось вести свой корабль и экипаж на верную погибель, вот только показывать это подчиненным первый после Бога не имел никакого права. — И быть мишенью для врагов нашего отечества — это ваш долг! Это же касается и всех остальных. — уже не столько для штурмана, сколько для жадно прислушивающихся к диалогу матросов произнес Григорий Павлович. — А теперь лучше сходите, переоденьтесь в чистое, враг уже близко.

Слух о том, что «Кореец» идет в настоящий бой, распространился по кораблю меньше чем за минуту, и Беляев начал ловить на себе многочисленные недоумевающие взгляды матросов. Однако, не смотря на видимую растерянность, они, тем не менее, принялись выполнять распоряжение и у орудий уже начали выкладывать снаряды и заряды.

Время неумолимо утекало, и вскоре дым на горизонте материализовался в две кильватерные колонны. Насколько Беляев мог разобрать — в одной шли крейсера, а в другой миноносцы и, судя по их движению, «Корейцу» предстояло пройти как раз между ними, так как ширины безопасного прохода было бы недостаточно для обхода одной из кильватерных колонн. До японских кораблей оставалось еще сорок кабельтовых, но поскольку «Кореец» все еще находился в территориальных водах Кореи, японцы не открывали огонь, а продолжали сближаться.

— Что же они не перестраиваются? Ведь если так пойдет и дальше, то по нам смогут вести огонь только несколько носовых орудий идущих первыми в колоннах кораблей, — недоумевал вернувшийся на мостик старший офицер.

— Сам не понимаю. Возможно, хотят подпустить поближе. Они ведь уверены, что мы до сих пор не знаем о начале войны. Да и развернуться здесь такому количеству кораблей будет невозможно. Если начнут маневрировать, то существует очень большая вероятность столкновения или посадки на мель. Так что столь большое количество японских кораблей нам даже на руку. Как бы безумно это ни звучало. Будь здесь один или два крейсера, они легко расправились бы с нашим «Корейцем», встав поперек фарватера, но такой сворой им в узости фарватера негде разойтись.