конечно, сразу пойти к коменданту и пожаловаться, тогда солдатика непременно арестуют. Единственный недостаток — поднявшаяся шумиха и неизбежное расследование могут задержать отгрузку товара, что повлечёт за собой значительные убытки. Грузовики и пароходы начнут подходить к половине первого пополудни, и каждый час простоя влетит в копеечку. А оно нужно?

Тогда лучше всего разобраться самому, вернув похищенное и наказав вора парой оплеух. Ну не отправлять же его на каторгу за ящик гвоздик? Как-то оно не по-человечески…

Небольшое усилие воли, и ворюга вдруг провалился по пояс в гранитную брусчатку, внезапно ставшую жидкой. Ещё мгновение, и всё застыло.

— Руки ввэрх, мэрзавэц!

Ворюга от резкого окрика дёрнулся, выронил свёрток, почему-то с ужасом посмотрел на него, и потерял сознание.

— Я нэ такой уж страшний, да? — обиделся Лаврентий Павлович, подошёл к вору и развернул тряпку.

Тут уже и он сам почувствовал, как по всему телу встают дыбом волосы, и запотевшее пенсне с простыми стёклами мешает толком разглядеть содержимое свёртка. Может, это и к лучшему? Может, и не нужно это видеть? Насмотрелся в прошлую войну на такие снаряды…

На брусчатке лежали два снаряда калибром семьдесят шесть миллиметров, промаркированные чёрной, жёлтой и синей полосками — магически обработанная химическая начинка. Несмотря на небольшой калибр, один такой подарок способен отправить на тот свет роту, а два с гарантией остановят наступление целого батальона.

— Слово и дело государево, — едва слышно прошептал Лаврентий Павлович, но вслух и громко произносить эти слова не стал.

Он начал воевать рядовым пехотинцем, а закончил войну начальником дивизионной охотничьей команды в чине штабс-капитана, и твёрдо знал, что собственная контрразведка страшнее и опаснее любого противника. Те могут всего лишь убить, а эти вывернут душу наизнанку, наследят в ней грязными сапогами, нагадят, и скажут, будто так оно и было изначально. Связываться со спецслужбами — последнее, что нужно респектабельному и законопослушному коммерсанту.

Но и просто так всё это не бросишь. Впрочем, грузчики появятся только через сорок минут, а этого вполне достаточно для удовлетворения любопытства.

— Извини, дорогой, но ты мне нужен живой.

Чётко, как футболист по мячу, Лаврентий Павлович пробил злоумышленнику ногой в голову, отправляя в ещё более глубокое беспамятство. Для одарённого, даже для почвенника, потом не составит труда привести его в сознание, а сейчас не дай бог очнётся и поднимет крик. Вытащил безвольное тело и поволок в каземат с цветами, потом вернулся, и с осторожностью перенёс маго-химические снаряды туда же, пристроив точно между ног крепко и надёжно связанного пленника. Достал из саквояжа, с которым никогда не расставался, длинный кинжал в ножнах, толстую восковую свечку, рог для вина, запечатанный смолой кувшин «Оджалеши» урожая тридцать второго года, и лохматую чёрную папаху.

Лех Качиньский выскочил из беспамятства как пробка из воды, и попытался издать вопль ужаса, потому что последнее, что он помнил, были упавшие на камень страшные снаряды. Умом понимал — не взорвутся, но ничего не мог с собой поделать. Завопить сквозь кляп во рту тоже не смог.

— Вах, жюлик праснулса! Гамарджоба, бандыт нихарощий!

Лех чуть повернул голову и увидел настоящего дикого кавказского горца, какими он всегда их представлял — в лохматой папахе, с большим кинжалом на поясе, и рогом в руке, из которого то и дело прихлёбывал вино. Впечатление дикости не портили даже прекрасно пошитый костюм из тонкой шерсти, лаковые туфли, и пенсне в золотой оправе.

— Ти зачем цвэты варавал? Мужчина нэ должен варавал! Джигит дабыча в баю бэрёт, брек дабыча в баю бэрёт, а ты варавал! Ти нэ мужчина, сэйчас женщин из тэбя дэлать будэм!

Качиньский попытался попятиться, отталкиваясь от пола свободными от верёвок ногами, но ударился коленом о что-то металлическое.

— Нэ взарвис, — покачал головой горец. — Я там всо атрэзать буду, а нэ взарват. В гарэм евнух нужен, ти будэш харощий евнух.

И тут Лех заплакал. Его не страшила смерть во имя свободы любимой Польши, его не пугала даже прилюдная казнь за уничтожение тирана, но вот так…

— Нэ плачь, — дикий кавказец похлопал Качиньского по щеке. — Я там нэ больна атрэжу. Хочишь канфекту? Всэ евнухи любит канфекту. Что малчишь?

Старший обер-фейверкер неимоверным усилием перекусил собственную портянку, использованную вместо кляпа, и вытолкнул остатки сухим непослушным языком.

— Я не воровал цветы, уважаемый! Я хотел убить императора Иосифа Первого.

— Зачэм абманиваишь, глюпий евнух? — не поверил кавказец. — Ящик с гваздика видишь, да? Запах ащущаищь, да? Абэктивний рэальность, данний нам в ащущениях. Гвардика есть, император нэт.

— Я из пушки в него хотел стрелять.

— Глюпий евнух, импэратор в Гатчина сидит, ти сюда сидит. Пушка так далэко нэ стрелаит. Канфэкта хочищь? Канфекта сладкий, тэбэ не болна будит. Чик кинжалом, и всо. Сичас свэчку зажгу, чтоби видна бил харашо.

— Я расскажу, — всхлипнул Лех. — Я всё расскажу.

Информация потекла из бывшего поляка полноводной рекой. Он очень не хотел оказаться дежурным евнухом в гареме дикого кавказского горца, и рассказывал даже о том, о чём только догадывался или слышал краем уха. Некоторые детали пришлось повторять несколько раз, потому что ужасный абрек в них не верил. В подводную лодку на Неве, например.

Лаврентий Павлович действительно в неё не поверил, и в глубине души посмеялся над наивностью Качиньского, рассчитывающего на эвакуацию и считающего себя и англичан равноправными партнёрами. Господи, неужели до сих пор находятся люди, верящие в честность этих пожирателей лимонов? Оно им надо, вытаскивать каждого болвана? Лайми и своих не вытаскивают, в случае провала объясняя их действия частной инициативой. У короля таких бозишвили[1] много!

Кстати, а если эти два снаряда взорвутся на территории английского посольства в Голландии, как это повлияет на цену луковиц тюльпанов? Или стоит подумать над снижением закупочных цен на финики?

— Хорошо, господин Качиньский, вы меня убедили, что не покушались на мои гвоздики, — Берия снял лохматую папаху и говорил без всякого акцента. По его лицу было видно, что он сделал какие-то выводы и составил план дальнейших действий. — Но вы не подумали о том, что убийство императора отменило бы завтрашние балы и торжества?

— Я признаю только торжество справедливости! — гордо заявил Лех, и тут же скрючился от сильного удара лакированный туфлей в печень.

Ставший жидким бетон сыто чавкнул, принимая живой подарок, и снова застыл. Лаврентий Павлович плюнул на то место, где только что лежал Качиньский.