Шрифт:
Закладка:
При этом нельзя сказать, что она жила скрытно, замкнувшись в себе. Она всегда была приветливой и спокойной; если ее приглашали в гости, танцевала там. Ититаро не понимал этого странного сочетания. Его беспокоило, что столь идеальное поведение дочери может помешать ее замужеству.
Беспокойство усиливалось, и в конце концов Ититаро решил вмешаться. Специально зашел к ней и, заглянув в раскрытый учебник, заметил:
– Наверное, сложно зубрить такие вещи?
– Ужасно! А что, папа, ты сегодня вечером уже все выпил и больше заняться нечем? – невольно улыбнувшись, ответила Касуми.
– Ты что здесь делаешь? Нельзя ей мешать. – Вошла мать, принесла чай и выпроводила встревоженного отца.
Оставшись в одиночестве, Касуми с полчаса не возвращалась к занятиям. Она медленно, по дольке ела мандарин и размышляла:
«Отец с этой своей заботой о семье… вечно он суетится. И что он так нервничает? В семье все хорошо, у дочери тоже».
Касуми презрительно усмехнулась. Тут ей в глаз попал сок мандарина. Некоторое время она сидела, зажмурившись, и вдруг почувствовала, как на глазах выступили слезы, потекли по щекам.
«Если отец опять войдет, точно переполошится. Наверняка решит, что я отчего-то страдаю и потому плачу».
Хотя в душе Касуми вовсе не страдала, она не переживала, что ее могут неправильно понять. Было замечательно осознавать, что отец за нее беспокоится. Все-таки приятно втайне знать, что, не совершая ничего предосудительного, ничего греховного, она способна заставить человека тревожиться!
Да, Касуми не терзалась угрызениями совести. Не сожалела, что пренебрегает занятиями, но и радости при этом не испытывала. Она подняла взгляд на висевший на стене календарь: на февральской странице была цветная фотография – обледеневшее дерево на фоне синего неба. Дерево утратило изначальный, соразмерный облик, выглядело печальным, жутко изогнутым, будто в какой-то момент накопившиеся в нем чувства, застыв, передались форме.
Касуми вдруг вспомнила станцию «Токёэки»: сердитую, напряженную женщину, по виду гейшу, и мрачное лицо Саваи. После той случайной встречи Тиэко этой темы не касалась, у Касуми тоже не было причин ее обсуждать, поэтому она не понимала, как все обстоит на самом деле. Тем не менее в памяти, даже когда она готовилась к экзаменам, порой всплывали эти лица, похожие на обледенелые деревья человеческой души.
4
После экзаменов стало ясно, что задумал Ититаро. Он задался целью устроить для Касуми танцевальный вечер – небывалый случай в их семье.
Касуми озадаченно смотрела на отца, решившего таким образом скрасить ее тяжелую жизнь. Естественно, после долгих и упорных уговоров он все-таки добился ее неохотного согласия. Однако с остальными все прошло не так гладко. Касуми оставалась равнодушной, мать, Каёри, в конце концов подчинилась воле мужа. И лишь когда Ититаро объявил:
– Касуми позовет университетскую подружку. Что до кавалеров, Саваи, Маки, Одзаки придут с удовольствием, – Касуми вдруг охватило приятное предвкушение. Приедет мужчина, чьей тайной она владеет, – мужчина, которому она может внушить тревогу!
– Я по возможности постараюсь прийти, а присматривать за вами будет мать. В Америке на таких вечеринках мать за всем следит, – пояснил Ититаро.
И вот наступил этот день. Мероприятие должно было состояться вечером в субботу, Масамити с женой и Тиэко пришли пораньше помочь.
Стоял ясный день, но дул сильный северный ветер. Он трепал в саду листья на стоявших пока без цветов камелиях, и в лучах солнца эти листья отсвечивали глянцем, окрашивая увядший газон в зеленоватый цвет.
Касуми вместе с матерью, Акико и Тиэко изо всех сил трудилась на кухне, готовя канапе и сласти, Масамити в гостиной, где будут танцы, настраивал проигрыватель.
Закончив часть работы, Касуми и Тиэко прямо в цветастых передниках забежали в комнату Касуми пошептаться. Тиэко веселилась, словно у себя дома, и куда больше походила на хозяйскую дочь. Она явно изголодалась по домашним удовольствиям.
– Может, нам с тобой поменяться семьями? – проворчала Касуми.
Тиэко с восторгом разглядывала стол Касуми, трогала все, как ребенок. «Какой хороший нож для бумаги»; «А закладка с картинкой Ниагарского водопада – вот уж не думала, что у тебя такая»; «Красивый конверт. Пошли мне в таком письмо»; «А пресс-папье! Прямо синий водоворот за стеклом. А вот так словно вода движется»… и все в таком духе.
– Если хочешь, забирай все, – отчаявшись, сказала Касуми. – Мне не нужно. Вот как он придет сюда после того, что было на станции «Токёэки»? С каким лицом покажется?
– Не издевайся над ним уж слишком, жалко ведь.
– Ты ему еще и сочувствуешь?!
– Вовсе нет, он же такой развратник.
– Мне просто интересно, как он станет притворяться. Слушай, ты ведь его еще в нашем доме не видела. Он отлично притворяется. Прямо образец здорового, безупречного юноши.
– Как подумаю, что он мой родственник, грустно становится. Но я-то не притворяюсь.
– Да это понятно.
Приятное волнение перед танцевальным вечером постепенно охватило даже Касуми. Она несколько раз смотрела на часы, думала о непривычных для себя вещах: например, сочувствовала гостям – гостиная небольшая, места для танцев мало. И нервничала в ожидании чего-то.
В сумерках начали появляться гости. Мать должна была сидеть в гостиной и надзирать за молодежью, но включенный на полную громкость звук грохотом отражался от стен, так что вскоре у нее разболелась голова и она ушла.
– Я не могу больше здесь находиться, как-нибудь аккуратно скажи отцу. Я ведь долго вас сторожила. Да и отец сегодня вечером на банкете – вернется, пожалуй, поздно.
– Ладно, положись на меня. – Касуми постучала себя кулаком в грудь.
Посреди этого разговора в вестибюле опять раздался звонок. Касуми открыла дверь, и прямо на пороге ей в лицо уткнулся букет белых зимних роз. За букетом стоял Саваи и обаятельно, приветливо улыбался. Касуми не могла вымолвить ни слова.
«Я проиграла. Да, точно, этот человек – актер на голову выше меня. Ну ничего, подожди немного, и я тебе такое устрою», – про себя решила Касуми, даже не задумавшись, с чего вдруг в ней взыграл этот дух борьбы. Она сверлила Саваи взглядом, пытаясь уловить запах станции «Токёэки».
Однако улыбка так и сияла на
