Квинт переоделся и вышел через черный ход. Планета Бирей славилась своими базарами, шлюхами и гладиаторскими боями. Чернокожий сутенер схватил Квинта за плечо, предлагая развлечься, встретился с холодным голубым взглядом и, подняв руки, попятился назад. Почему Жульен предпочел умереть, но не поступить так же?

Калитка во двор оказалась открытой. Крохотный сад Евангелины выглядел неестественным на фоне выжженных, каменистых пейзажей планеты Бирей. Нежные фиалки прятались под карликовыми пальмами. Лилии, розы и орхидеи тянулись к небу вдоль каменной ограды. Спелые лимоны клонили ветви к земле. И даже пара прирученных крохотных птиц голосила, прячась в сочной жимолости или зеленых кронах.

Квинт закрыл калитку и прошел в дом. Прохлада и свежесть таили за видимым уютом нечто недоброе. Так пахнет брачная постель, оскверненная изменой. Так пахнет арена смерти, застывшая в ожидании новой жатвы. Квинт вытащил из сапога нож. Каленая сталь не знала поражений. Влетевшая в открытое окно бабочка порхала в косых лучах жаркого солнца. В тяжелой тишине было слышно, как хлопают ее крылья: черные с золотистыми прожилками. Квинт осторожно сделал шаг вперед. Еще один танец смерти. Бесконечный танец с бессмертным танцором. Мышцы напряглись, готовые в любой момент превратить хозяина в машину убийства. Ни одна тень не могла остаться без внимания, ни один шорох. Квинт больше не был собой. Он снова стал непобедимым гладиатором. Доктор Боли, как называли его многотысячные толпы фанатов. Беззаботная бабочка, описав дугу над его головой, села ему на плечо.

Квинт бесшумно открыл дверь в спальню. Густая кровь из перерезанных запястий пропитала бледно-голубые простыни. Возможно, именно так алеет закат на безоблачном небе. А после начинается ночь. Густая, всепроникающая. Инстинкты натянулись, как струна, готовая порваться. Нож рассек воздух. Бабочка упала на пол, оставив в воздухе золотистый след сбитой с крыльев пыльцы. Квинт побледнел. Оружие выпало из рук. Впервые в жизни смерть победила его. И он был бессилен что-либо исправить.

* * *

Их похоронили вместе. Брата и сестру. Евангелину и Жульена. Фамильный склеп обнял их тела своим мертвецким холодом и принес покой. Родственники погибших стояли опустив головы и лишь иногда поглядывали в сторону Квинта. Пара фотографов слепила глаза вспышками.

– И все-таки они любят тебя! – сказала Хейзел, когда Квинт вернулся домой. Глянцевые журналы пестрели его фотографиями.

– Это были похороны, – сказал Квинт.

– Это была твоя победа! – Хейзел рассмеялась. – Как думаешь, они не рассказали о твоей шлюхе, потому что она им не интересна или потому что испугались оскорбить тебя?

– Заткнись.

– Ты прав. Всего лишь глупая дешевая шлюха, – Хейзел подошла к мужу. – Расскажи, что ты нашел в ней? – ее руки легли на его грудь. – Даже сейчас я чувствую, как часть ее находится в тебе. Или же твоя в ней, – Хейзел улыбнулась. – Хочешь, угадаю какая?

– Я сказал, заткнись! – Квинт оттолкнул ее от себя.

Хейзел упала на пол, прокусив губу. Струйка крови скатилась по ее подбородку. Белые зубы окрасились в красный цвет, превратив улыбку в звериный оскал.

– Да, Квинт! Вот так! – Хейзел отползла к кровати, уперлась в нее спиной и стерла с лица кровь. – Иди же ко мне!

– Нет.

– Не заставляй меня искать другого! – она одернула подол, скрывая плотно сжатые колени.

– Мне все равно.

– Ты врешь! – Хейзел бросила в него стопку журналов. – Вот где ты, Квинт! А не в склепе со своей шлюхой! Слышишь?!

– Слышу, – он протянул ей руку, помогая подняться.

– Ударь меня!

– Зачем?

– Затем, что это ты! – Хейзел залепила ему пощечину. – Ну же!

– Нет, – Квинт развернулся и пошел прочь.

– Не смей! – Хейзел набросилась на него, пытаясь схватить за короткие волосы.

Пальцы соскользнули, оставив на щеке глубокие царапины. Он отмахнулся от нее, сбросив с себя. Она снова упала. От удара перехватило дыхание.

– Ты вернешься! – выдавила из себя Хейзел. – Ты не сможешь иначе!

Квинт вышел на улицу. Солнце выдавило из кожи пот. Кровь на лице свернулась, но царапины не спешили затягиваться. Соль попадала в раны, но Квинт почти не чувствовал этого. Смерть одолела его. Он был еще жив, но герой погиб на арене рядом с Жульеном. Или же в спальне Евангелины. Неважно. Квинт дошел до ее дома. Калитка была закрыта, но руки оказались сильнее замков.

– Вот и все, что осталось от нас, – сказал Квинт, глядя на цветущий сад…

– Неважно, кто победит сегодня, – сказала ему Евангелина незадолго до боя с Жульеном. – Один из вас все равно умрет, а я никогда не смогу простить себе этого, – она наклонилась и подняла поникший бутон алой розы. Такая безмятежная. Такая отчаявшаяся…

Квинт все еще видел умирающий бутон в ее бледной ладони, когда Жульен бросился в атаку. Стальные клинки высекли искры.

– Откажись! – прорычал Квинт, уклоняясь от смертельного выпада Жульена.

– Не могу! – крикнул тот, повторяя атаку.

– Никто не осудит тебя!

– Какое мне дело до кого-то?! – Жульен сделал ложный выпад и подсек ноги Квинта. – Мы сами судим себя! Только мы!

Квинт прокатился в пыли, избегая смертельных ударов стали. Толпа загудела. В букмекерских конторах схватились за головы. Квинт выхватил нож и воткнул его в ногу Жульена. Квинт всегда был убийцей. И он должен был выжить. Выжить, чтобы снова увидеть Евангелину. Она простит. Она смирится. Она поймет. Жульен бросил в него свой меч, выдернул из ноги нож и, когда Квинт отбил летящий в его грудь клинок, ударил его ножом в лицо. Сталь рассекла щеку, лязгнув по ровным зубам.

– Так близко, – прохрипел Жульен, чувствуя, как кровь начинает заполнять рот.

Квинт не двигался. Его меч, пробив грудь противника, вышел из его спины.

– Я почти достал тебя, – улыбнулся Жульен.

Ноги его подогнулись. Клинок выскользнул из груди. Фонтан крови ударил Квинту в лицо. Толпа взревела. Десятки тысяч безумных глаз против одного холодного голубого взгляда. Квинт поднял над головой окровавленный меч, слыша, как Колизей скандирует его имя.

* * *

Морщины. Они появились на молодом лице Квинта спустя месяц после похорон Евангелины и ее брата. Дом женщины, которую он любил, продали. Сад сравняли с землей.

– Ты бы мог перекупить его, – сказал ему агент.

– Без Евангелины он для меня ничего не значит.

Они шли мимо Колизея, и толпа за его стенами ревела, приветствуя нового победителя.

– Они ждут тебя, – сказал агент.

– Они ждут крови, – Квинт чувствовал, как накопившаяся за долгие годы усталость сгибает плечи.

Он старел. Старел без побед. Старел без жажды смерти. Время всегда кралось за ним по пятам. Преследовало с детства. Но он больше не хотел бежать от него. Он вообще больше ничего не хотел.

– Тебе нужен хороший бой, – сказал агент, словно читая его мысли, хотя, возможно, за долгие годы, проведенные рядом, так оно и было.

– Это ничего не изменит, – Квинт заставил себя улыбнуться. – Я больше не хочу убивать.

– Но ведь тогда ты умрешь!

– И что? Я мог умереть сотни раз до этого. Поверь, смерть – это последнее, чего я боюсь в этой жизни.

Квинт вернулся домой. Хейзел собиралась на прием