улыбочку. Фу, какой ты некрасивый когда злишься. Хотя, ты в принципе некрасивый. Так, а теперь давай ротик заткнем, вот так, – нацепляю на козла, бьющегося в оковах ремни от кляпа. Затыкаю его рот мягким резиновым шаром. Не дай бог еще зубы поломает, а это уже статья. Ну да, конечно это уже чересчур. Но мне же нужно время уйти. А если этот бизон будет орать, как подстреленный, я просто могу не успеть. – Прощай, Игоречек.

Прежде чем уйти целую его в лоб. Он последний. Больше я не «разводила». Свобода. Это надо отметить.

Черт, кабы знать, я бы не стала зарекаться. Говорят, что загадывать нельзя, можно накликать проблем. А я, дура загадала.

Глава 4

Аргентина (Гена)

Месть – совсем не сладкая. Она горькая, с привкусом полыни и разочарования. Не конфетка-леденец. А крепкий абсент, способный выбить дух из любого, даже самого сильного. И не важно какой ты ее подаешь – горячей, холодной, чуть теплой. Главное, что отомстив, ты понимаешь, что это конец. Что раньше ты жил этой местью, а теперь… Что дальше? И уже не больно, а пусто. И начинаешь понимать, что боль – это то, что держало тебя на плаву.

Черт, куда меня занесло.

Такси я брать не стала, хотя жутко хотела скорее оказаться дома, свалиться в ванную с тоненькой рюмочкой Лимончелло в руке, содрать с себя кожу вместе с чужими прикосновениями, а потом просто сидеть укутавшись в старый, еще мамин халат, листать альбом Модильяни, стоящий две мои библиотекарские зарплаты. Не удержалась, купила, разорилась. Коллекционный экземпляр, шелковая бумага и шикарные репродукции великого художник, умершего в страшной нищете.

Такси я брать не стала. Его слишком легко отследить. В метро легче затеряться среди толпы народа, даже в этот поздний час спешащего куда-то Скорее всего так же как и я, домой. Обычно я снимаю парик, надеваю длинную юбку в пол, которую всегда ношу в сумке, нацепляю очки в роговой оправе и снова превращаюсь в серую, ничем не приметную мышь, чтобы уж наверняка. Но сегодня… Сегодня мне кажется, что я вымазалась в грязи, и сил не хватает даже на эти нехитрые действия. И черт с ним. Не шпион же этот Леснов в конце концов, и наверняка не всесильный.

Две пересадки, длинные переходы. Чертовы любимые туфли. Когда я выхожу на поверхность, небо уже все усыпано звездами, такими редкими для мегаполиса, такими яркими, что кажется. Их можно потрогать. Маршрут знакомый до мелочей. Супермаркет, где меня никто не узнает в этом амплуа, бутылка дорогого лимончелло, лоток клубники. Гена обычно тут затоваривается молоком и хлебом, иногда развесными конфетами «мишками», в количестве двести грамм. На зарплату библиотекарши не сильно разгуляешься. Но сегодня я Тина, и я заслужила чертовы деликатесы.

Родной двор, тишина, еще немного…

– Девушка, вам не кажется, что ходить так поздно одной глупо и опасно? – тягучий голос бьет наотмашь, так, что я едва умудряюсь устоять на ногах. Голос, от которого давно, в другой жизни у меня бабочки порхали в животе, и радостно трепетало сердце. Чужой голос, странно тягучий, кажется чуть пьяный. Не оборачивайся, просто пройди мимо. Просто…

– Да пошел ты, – хриплю я, с трудом переставляя закаменевшие ноги. Сколько я не видела Мишку? Года полтора, с момента развода, обескровившего меня, высосавшего душу. Сколько раз я себе представляла вот эту встречу, когда он меня увидит Тиной и сойдет с ума от того, чем мог бы обладать? Бессчетное количество раз. А теперь, теперь я просто хочу забежать в квартиру, из которой вытравила все, что мне могло бы напоминать о мужчине, меня сломавшем, спрятаться в своей норе. Черт, я вытравила все, а замок сменить забыла. Дура. Идиотка.

– Ну что вы, такая красавица, а грубиянка, – я знаю эти интонации. Мишаня хвост распушил, он точно пьян. И какого черта он делает тут?

– Не отвалишь, разорусь. Соседи вызовут полицию.

– Соседи? Да тебя тут убьют, пока эти придурки чухнутся. А я могу проводить. Я безобидный, но могу быть ласковым, – знакомые пальцы сжимают мое запястье, и я оглядываюсь на свое прошлое, которое смотрит прямо на меня сузившимися глазами. О, боже. Как он изменился, обрюзг, лицо не поправилось, но брыли провисли, и выглядит Мишка неопрятно, как человек у которого жизнь не очень удалась.

– Я ненавижу нищих мужиков. Ауру они мне портят, – скалю новые виниры, стоящие как крыло боинга. – Уж извини. Не по Сеньке шапка. Поищи даму себе по статусу, – тяну насмешливо слова, пищу, меняя интонации голоса. Пусть он не узнает меня. Пусть, пусть, пусть.

– Арго? – я смотрю, как ползут вверх удивленно брови, и чувствую приближающуюся панику.

– Что? Арго? Вы ненормальный? Псих, а ну уберите руку, – шиплю истерично. Черт, это ведь очень плохо, что он увидел мою новую ипостась. Даже катастрофично. Мишка никогда бы не появился тут просто так, а вдруг… Вдруг он узнал. Чего ему надо? Денег? Шантажировать меня? Мысли скачут паническими белками.

– Да, простите, я обознался, – он и вправду растерян. Я улавливаю запах застаревшего алкоголя, исходящий от моего бывшего мужа. А он ведь обычный. Совсем не красавец. Неудачник. Что же не смотрит за ним его Лилечка? Наигралась. Мишка-пустышка, теперь я это понимаю и осознаю. – Тут живет моя жена, я ее ждал. Я…

– Тут нет женщины с подобным именем, – кривлю я губы, радуясь тому, что двор наш плохо освещен, а Мишка пьян, судя по всему не слабо.

– Ее Аргентина зовут. Вон ее окна, – икает он. Твою мать, да он еле на ногах стоит.

– Женщина, жившая там уехала уже давно, сразу после того, как какой-то скот ее избил и предал. Не ты ли, муж? Я так понимаю, что бывший. А теперь уйди с дороги. И еще. Не провалишь, вызову полицию. Они очень не любят всякий сброд, учти. Отделают, как бог черепаху. Йоу андестенд? Проваливай.

Резко развернувшись иду к подъезду, на ходу доставая ключи. Нога подворачивается уже прямо у двери. Чертова нога, привычный вывих. Проклятая особенность, которую мой бывший муж знает. И меня он знает, как облупленную.

– Не Арго, значит. Дорогая стерва, капризная сука, ты же знаешь, что я не прощаю унижений, – насмешливый шепот моего бывшего мужа проникает, кажется, в каждый атом моего организма. В каждую клетку. Я вваливаюсь в подъезд. Захлопываю за собой тяжелую дверь домофона. Приваливаюсь к ней спиной, стараясь выровнять дыхание. Сердце колотится в горле, ушах, висках. Проклятое глупое сердце. Ну узнал. Ну и что? Что он может сделать с этим знанием? Ну изменилась я. Он отомстит, я не знаю как, но я очень хорошо знаю моего мужа. Бывшего. Черт, меня потряхивает, как в лихорадке. Скорее домой.

Дома, первым делом я скидываю туфли и придвигаю к двери тяжелый комод. Нахожу в интернете адрес круглосуточного слесаря, надо сменить замок, срочно, вотпрямщас. Рюмочку отставить, наливаю ликер в коктейльный бокал и залпом его осушаю. Еще немного. Совсем чуть-чуть. Смываю косметику, надеваю домашний халат, с дыркой под мышкой. Все никак руки не доходят ее зашить, волосы стягиваю в жидкую гульку на голове. Я превращаюсь. Возвращаюсь в состояние в котором мне уютно. Свет не включаю, валюсь в кресло, двигая уставшими гудящими ступнями. Я снова Гена, серая неприметная мышь. И мне так хорошо. Было бы хорошо, если бы не тревога, бегущая кислотой по моим венам. Надо просто успокоиться. Просто выдохнуть. Просто тяжелый день. Завтра выкину все Тинины вещи, сожгу, проведу обряд очищения. И туфли тоже, шикарные, розовые, безумно дорогие. Все в топку.

Альбом Модильяни так и лежит девственным на колченогом журнальном столике, который любила мама, на который даже Мишка не позарился, когда вывозил вещи, и у меня рука не поворачивается от него избавиться.

– Все будет хорошо. – жизнерадостно говорю я сама себе. Слишком бодрый голос отражается от стен моей квартиры эхом.