Шрифт:
Закладка:
Я собачников, кстати, не люблю. Терпеть не могу. Пыталась найти в себе сочувствие к мужику с собакой – ну, нашла, конечно. Общечеловеческое такое, на уровне базовых ценностей и бла-бла-бла. А по большому счёту чем их меньше будет ходить по моим дорожкам, тем лучше. Они, знаете, как встанут иногда поперёк, когда их собака делает свои дела, и стоят, в телефоны уткнувшись, а ещё хуже – если их несколько и они между собой стоят и бла-бла-бла. А собака, сука (ну, может, и не сука, но я фигурально), поводок натянет и стоит тоже, мохнатая тварь. А мне – что? Правильно: скакать через поводок, как будто я на бег с препятствиями подписалась.
И хорошо ещё, если я этот сучий поводок разгляжу издалека, так ведь иногда его там и не видно, в тени.
Я считаю, собачникам надо какую-то отдельную площадку организовать в другой части парка. Пусть наверху тусуются, там светлее и просторнее. И чего им мои дорожки сдались?
* * *В сентябре снова кого-то порезали. Старуху с палками. Знаете эти палки для скандинавской ходьбы? У нас в парке старухи собираются по утрам, чтобы вместе тренироваться. Я потому и выхожу всегда пораньше, чтобы со старичьём не пересекаться. Они всю дорогу занимают, разминая кости перед прогулкой, а мне их обегать приходится. Но старухи лучше собачников – они хоть улыбаются и сразу отходят в сторонку, если видят, что кто-то на них бежит. Я принципиально не сворачиваю в траву, мое дело – бежать по грунту, пусть это они от меня уворачиваются.
В общем, старухи мне обычно не сильно досаждают, особенно если я успеваю несколько больших кругов сделать до того, как они соберутся. Я после пробежки добрею, мягчею, знаете, чувствую себя такой горячей, как нагретое сливочное масло.
Хочется в душ и растечься по ванне, я тогда почти всех люблю.
И маму, и даже старух этих. Собачников, правда, всё равно не очень.
Так вот, в сентябре нашли старуху. В новостях на этот раз показали тело, лицо, правда, показывать не стали. Из живота у неё палка торчала. Та самая. Жуть какая. Диктор сказал, что старуху убили ножом, как и того дядьку с собакой летом, причём убили тоже «с особой жестокостью» – потыкали несколько раз в разные места. А потом в живот, в один из разрезов, палку воткнули. И оставили её умирать, потому что умерла она не сразу, а от потери крови. Вот, блин, дела.
Я этот день тоже помню: я тогда бегала, в аккурат когда к парку подтянулись машины с мигалками; я сначала сирены услышала, потом даже крики, оцепление видела. Но я тогда ускользнула через свои кусты поскорее – вообще никакого желания с ментами встречаться не было. Сказали потом, что старушку порезали накануне, а умерла она только следующей ночью. Почти сутки истекала кровью. А нашла её чья-то собака с утра, вот ирония. Хоть на что-то эти суки годны, получается. Я про собак.
Мама стала совсем кривая и бледная. Просит меня не бегать.
А как она может проследить, если ей выходить на работу в семь и она не может проконтролировать, пойду я бегать или нет?
В конце октября у нас такие красивые туманы. Я уже говорила, да? Иногда выхожу – а домов соседних вообще не видно. Вот это самый класс, самая крипота. Крипота – в хорошем смысле, ну, нравится мне такое. Сайлент Хилл, всё дела. Я в такие дни вообще спокойно себя чувствую, когда бегаю, потому что дорожки уходят из тумана в туман. Ни один маньяк не найдёт меня в тумане, а если найдёт, то сто пудов не догонит. Кто может лучше меня в парке ориентироваться? Да я с закрытыми глазами от любого мудилы убегу через кусты.
Я летом только напугалась разок. В июне, кажется.
Бегу, значит, по аппендиксу в нижнем парке, где дорожка асфальтовая заканчивается тупиком. Мне там разворачиваться приходится, но я всё равно туда люблю забегать: там кроны деревьев такие, как шатёр или купол. Даже когда листья уже облетят, всё равно, ветки так плотно переплетаются, что красиво. И ощущение – особенное. Как в храме. Хотя я в храмы не хожу. В общем, там здорово.
Забегаю я туда, значит, а там – мужик.
Сидит на складном кресле. Знаете, такие кресла есть походные, складные, но не стульчики, а именно кресла – с подлокотниками. Чтобы с комфортом сидеть. У них ещё даже дырка в подлокотнике для стакана или кружки с кофе. Такие кресла, наверное, рыбаки берут на зимнюю рыбалку, чтобы не гнуть спину на табуретке, а сидеть откинувшись.
Так вот, мужик. Сидит на моей дорожке, прямо по центру, блин, и курит! Трубку. Весь из себя такой таинственный: в плаще с капюшоном. Трубка торчит, значит, из капюшона, а лица не видно совсем. И пахнет здорово. Чем-то копчёным, вроде чернослива или вяленой клюквы.
Я, вообще-то, тоже покуриваю. Мама не знает, мы с пацанами после пар иногда забиваем трубочку. Именно трубка мне и нравится. Не сигареты со вкусом сушёного говна, не палочки эти ментоловые для фиф, а трубка, в которую табачок можно набить какой хочешь – вишнёвый или ванильный. Мужик, видимо, выбрал черносливовый. Уважаю.
Но – на моей дорожке?!
Я еле успела его обогнуть и от растерянности чуть не впечаталась в осину рядом. Пришлось на секунду остановиться, чтобы развернуться, и обратно побежать. И мне так неприятно было: пока я не повернула и не скрылась из виду, мужик, очевидно, мне в спину смотрел, и я пару раз обернулась: вдруг он за мной бежит?
Блин, это был первый раз, когда я по-настоящему испугалась.
Не, ну правда: разве будет нормальный человек вот так покуривать на дорожке в тупичке?
Реально, маньяк.
Я даже подумала: может, про него ментам сказать? Ну, мало ли. А потом мне стало стыдно: сидит себе человек, курит (и ведь по запаху понятно, что вкус у чувака нормальный), может, он, как и я, не любит места, где народу полно. Где собачники эти и старухи с палками.
Пусть сидит.
Потом, в июле, уже после первого убийства, я на него снова наткнулась. Подумала ещё: а ну как он сейчас на меня кинется? Вдруг – с ножом?
Но запах меня почему-то успокоил. Вряд ли маньяк курит такой вкусный табак. Логики в моих рассуждениях – ноль, но реально спокойнее стало.
Я потом ещё с ним пересекалась пару раз. В