Разбудил её громкий звон посуды и причитания двоюродной бабушки. Голова жутко болела. Майя поднялась с пола, подошла к двери, чуть сдвинула стол и выглянула в щель. Бабка Шура сидела за столом, спиной к Майе, и старательно что-то делала.

Рано или поздно выйти придётся, отсюда некуда бежать. Может, если бабушка не вредила Майе раньше, то не будет вредить и сейчас. Она аккуратно отодвинула стол и протиснулась в дверь. Прошла мимо шкафа и застыла у стола. Бабка Шура подняла взгляд и устало улыбнулась.

– Ну ты и соня…

Майя молчала. Первое, что бросилось ей в глаза, – бабушкины руки были целы. Второе – на руках у неё лежала, тяжело дыша, чёрная кошка. На столе стояли баночки с какими-то мазями и травами. Шура перебинтовала кошке лапу и теперь бережно отпаивала её молоком.

– Это… это что? – тихо спросила Майя.

– Это? Это Ночка, кошка местная. Её тут всё знают, подкармливают. Порубили, ироды… Но, глядишь, оклемается.

Майя перевела взгляд с кошки на бабушку.

– Ну, а ты? Где ты вчера ночью была?

Шура сипло засмеялась.

– Так на собрании сельсовета! Я што ж, не сказала тебе? Садовая голова! Мы там обсуждали всякое, засиделись.

Майя чуть не спросила: «И ты что, не ведьма?» Но вовремя сдержалась. Похоже, не там ребята ведьму искали. А всё эти алтари, обряды странные… Наверное, это для безопасности, для защиты!

Майя сорвалась с места и побежала прочь из дома. Надо было срочно предупредить новых знакомых.

– Малахольная! – крикнула Шура ей вслед. – Ты куда?!

– Я скоро!

Бабка Шура плюнула в пустоту и продолжила отпаивать кошку. А потом хлопнула себя по лбу, будто вспомнив что-то важное.

– Тю, старая, про дураков-то психических и не сказала. Ну ничего, авось есть захочет, прибежит, тогда и скажу.

Майя торопливо шла по селу, высматривая ребят. Вокруг царили всё те же разруха и тишина. Только на несколько минут улица ожила, когда по ней прокатился полицейский «уазик», обдав Майю грязью. Возмущённые вопли городской гостьи ушли в никуда. Но она успела заметить любопытную голову Сопли, на мгновение показавшуюся из-за развалин церкви.

– Вот вы где! – воодушевлённо сказала Майя ребятам. – А где остальные?

– Пошли смотреть, как психов ловят, – объяснил Сопля, и девочки кивнули, соглашаясь. – Придут скоро.

– Ну что? Как там ведьма твоя? – спросила Катька.

– Она не ведьма. Вы кошке местной лапу отрубили.

– Врёшь! – Дуня подошла поближе.

– Сходите сами посмотрите.

– Нашла дураков, – хмыкнул Сопля. – Если бабка твоя не ведьма, нам теперь нужно настоящую искать. Пока она нас не нашла.

– Так а я о чём! – бодро ответила Майя и улыбнулась появившимся у входа в развалины Ване и Русику.

– Уехали, – оповестил ребят Русик.

– И не поймали никого. – Катька хихикнула. – А мы ведьму нашли.

– Значит, сработал трюк с кошкой. – Ваня довольно кивнул и поднял прислонённый к камню топор.

– Трюк? – переспросила Майя испуганно и зло.

– Ага, – выдохнул ей в ухо подкравшийся Сопля.

– И где она? – Майя посмотрела по сторонам, но встретила лишь укоризненные и разочарованные взгляды ребят.

– Вот, – сказала Дуня и ткнула городскую гостью в грудь.

Ольга Небелицкая

Интервальная тренировка

Мало кто любит бегать по парку в конце октября, но я – очень люблю.

Мама говорит, что я маньяк, и смеётся. Но я встаю рано почти каждый день ради пробежки. В парке иногда лежит туман, и это чертовски красиво. Пахнет прелыми листьями, у них такой особенный запах – специй и подвальной гнили. Если прошёл дождь, то кроссовки будут влажно чавкать по дорожкам, и даже этот звук мне нравится. Я никогда не бегаю под музыку: я люблю слушать звуки парка. Шум ветра, шорох падающих листьев, собственное дыхание – я громко выдыхаю через рот.

Я люблю бегать по таким дорожкам, где мало людей.

Парк у нас большой, по сути – лесопарк, а не прилизанный сквер. В нём есть нижняя часть, сумрачная, болотистая, еловая – она мне нравится больше верхней, светлой, с соснами.

Нижний парк пронизывает множество дорожек и тропинок, куда редко сворачивают собачники и мамки с детьми, вот тут я больше всего и люблю бегать. Тихо, темно, никто не мешает погрузиться в мысли и гнать по дорожкам, пока не откроется второе, пятое, седьмое дыхание, пока пот не начнёт стекать у виска тонкой струйкой – обожаю это ощущение.

Больше всего я люблю интервальные тренировки. Это когда сначала топишь на максимальной скорости двадцать-тридцать секунд. Рывок, пульс под сто восемьдесят. После спринта переходишь на шаг или лёгкую трусцу и восстанавливаешь дыхание. Минутку. Потом – снова мчишь на скорости.

И так – восемь повторов.

Это космос! Такая тренировка вставляет похлеще марафона.

После бега я какое-то время иду, делаю дыхательные упражнения. Расстёгиваю молнию поясного кошелька, достаю маленькую бутылочку с водой, пью. Отжимаюсь от скамейки.

На дорожке, ведущей к главному выходу, – четыре скамейки.

От каждой отжимаюсь по двадцать раз, итого – восемьдесят.

У меня сильные руки.

А потом я выскальзываю из парка напрямик через кусты у самого дома. Мама уходит на работу раньше, чем я на пары, поэтому я её уже не застаю. Принимаю горячий душ, варю себе быструю овсянку или ем оставленные мамой сырники.

Собираюсь.

Меня зовут Маша, мне семнадцать, я учусь на первом курсе Политеха, и я ужасно люблю бегать.

Ну, вы поняли.

С июля мама тревожится: в парке пару раз кого-то убили.

Я вообще считаю, что людей убивают чаще, чем это проскальзывает в новости, и мама могла бы так за меня не переживать.

Я бегаю быстрее любого маньяка, а по тем дорожкам, которые я выбираю, не каждый осмелится пройти даже в летний солнечный день, что говорить про октябрьское раннее утро.

Да, в июле меня как-то тормознули менты – в аккурат у болотца. Спросили, как часто я тут бегаю и не видела ли я чего подозрительного. Вчера или сегодня. Мол, тело нашли как раз неподалёку – в кустах.

Я даже не знала, кого именно убили и как – задушили, ударили по голове или порезали. Спросила ментов, но они так странно на меня посмотрели, и тот, что помельче, с усиками, ответил в духе «девочка, тут мы вопросы задаём». Ну и ладно.

В общем, я ничего не видела и не слышала, а бегаю я чаще в другом конце нижнего парка, тут случайно оказалась.

Потом в новостях всё же сказали: порезали. Какого-то мужика с собакой. Что странно, собаку – тоже порезали. В новостях сказали «с особой жестокостью», но ничего не показали, разумеется. Они не будут показывать кадры, которые могут травмировать психику зрителей. Так, дорожки поснимали, тот самый поворот, где меня менты останавливали, ручеёк зачем-то долго показывали, пока диктор монотонно рассказывала, сколько крови вытекло из мужика и собаки.

Я надеялась, что хоть кровь в кадре будет.