посмотревшие видео Мэгги, часто воспринимают ее как ту, кому можно довериться, посочувствовать и рассчитывать на ответное сочувствие. Обычно они стремились поделиться своими историями, рассказать о своих страданиях и потерях. И как бы Мэгги ни хотелось утешить их, зачастую эмоциональная поддержка отнимала слишком много сил, а ей и так едва удавалось держаться. Луанн делала все возможное, чтобы ограждать ее от наиболее настырных искателей общения.

– Разреши мне просмотреть его резюме и поговорить с ним, – попросила Луанн. – А потом будем действовать по порядку.

На следующей неделе Луанн связалась с Марком. Их первый разговор привел к еще двум более официальным собеседованиям, в том числе с участием Тринити. Позднее в разговоре с Мэгги Луанн не поскупилась на похвалы в адрес Марка, и тем не менее Мэгги настояла на новой встрече с ним – на всякий случай. Прошло еще четыре дня, прежде чем она собралась с силами, чтобы побывать в галерее. Марк Прайс явился вовремя, одетый в костюм, и переступил порог ее кабинета, держа в руках тонкую папку. Чувствуя себя скверно, она просмотрела его резюме, отметила, что он из Элкарта, штат Индиана, а когда увидела дату окончания Северо-Западного университета, мысленно произвела быстрые подсчеты.

– Вам двадцать два года?

– Да.

Со своим аккуратным пробором в волосах, голубыми глазами, свежим детским лицом он походил на опрятного старшеклассника, готового к выпускному балу.

– И вы специализировались на теологии?

– Да, – подтвердил он.

– А почему именно на теологии?

– Мой отец священник, – объяснил он. – Со временем я хочу тоже стать магистром богословия. Чтобы пойти по его стопам.

Услышав это, она поняла, что ничуть не удивилась.

– Тогда почему вы заинтересовались искусством, если намерены пойти в священники?

Он сложил кончики пальцев вместе, словно желая как можно осмотрительнее выбрать слова.

– Я всегда был убежден, что у искусства и веры много общего. И то, и другое дают людям возможность исследовать нюансы своих эмоций и находить ответы на вопросы, которые ставит перед ними искусство. Ваши работы и скульптуры Тринити всегда заставляли меня задуматься и, что еще важнее, пробуждали чувства таким образом, что это зачастую приводило к ощущению чуда. Совсем как вера.

Ответ был хорош, но Мэгги тем не менее подозревала, что Марк чего-то недоговаривает. Не давая воли этим подозрениям, она продолжала собеседование, задавала стандартные вопросы о том, где и как он работал раньше, о его познаниях в области фотографии и новейшей современной скульптуры и наконец откинулась на спинку кресла.

– Почему вы считаете, что подойдете галерее?

Ее допрос с пристрастием не устрашил его.

– Прежде всего потому, что во время знакомства с мисс Соммерс у меня сложилось впечатление, что мы с ней сработаемся. С ее разрешения после нашего собеседования я провел некоторое время в галерее, а потом, после дополнительных исследований, обобщил свои мысли о работах, выставленных в зале в настоящее время, – он протянул ей папку. – Я оставил копию и для мисс Соммерс.

Мэгги полистала содержимое папки. Остановилась на случайно выбранной странице, пробежала глазами пару абзацев, которые Марк посвятил фотографии, сделанной ею в Джибути в 2011 году, когда эта страна столкнулась с одной из самых страшных засух за последние десятилетия. На переднем плане был виден скелет верблюда, на заднем три семьи в ярких разноцветных одеждах смеялись и улыбались, шагая по руслу пересохшей реки. Сгущающиеся грозовые тучи в небе подсвечивало красным и оранжевым заходящее солнце, они контрастировали с выбеленными костями и глубокими трещинами в иссушенной земле, указывающими, как давно на нее не падал дождь.

Комментарии Марка свидетельствовали о неожиданной технической осведомленности и зрелой оценке ее художественного замысла; она пыталась показать маловероятную радость в разгар отчаяния, ничтожность человека при столкновении со своенравными силами природы, и Марк подробно изложил суть этих намерений.

Мэгги захлопнула папку, зная, что остальное ей просматривать незачем.

– Вы явно подготовились, и для вашего возраста вы на редкость хорошо соответствуете предлагаемой работе. Но главным образом меня беспокоит не это. Я все еще хочу знать реальную причину, по которой вы желаете устроиться сюда.

Он нахмурился.

– По-моему, ваши фотографии исключительны. Как и скульптуры Тринити.

– И это все?

– Не совсем понимаю, о чем вы.

– Буду откровенна, – Мэгги тяжело вздохнула. Она слишком устала, слишком больна и у нее так мало времени, что она не в состоянии позволить себе что-нибудь, кроме откровенности. – Вы принесли резюме еще до того, как мы дали объявление о вакансии, и вы признались, что поклонник моих видео. Это тревожит меня, потому что иногда у людей, которые смотрят видео, посвященные моей болезни, возникает ложное чувство близости со мной. Я не могу допустить, чтобы кто-нибудь из них работал здесь, – она подняла брови. – Может, вы представляли себе, что мы станем друзьями и будем вести глубокие, исполненные смысла беседы? Это маловероятно. Сомневаюсь, что вообще буду часто заходить в галерею.

– Я понимаю, – вежливо и невозмутимо ответил Марк. – На вашем месте я скорее всего испытывал бы подобные чувства. Все, что я могу, – заверить вас, что в мои намерения входит только стать отличным сотрудником.

Она не стала принимать решение сразу. Вместо этого она рассудила, что утро вечера мудренее, и на следующий день посоветовалась с Луанн и Тринити. Несмотря на то что Мэгги мучила неуверенность, оба были не прочь дать Марку шанс, и в начале мая он приступил к работе.

К счастью, с тех самых пор Марк не давал Мэгги никакого повода раскаяться в своем решении. Химиотерапия продолжала изнурять ее все лето, в галерее она проводила всего несколько часов в неделю, но в те редкие моменты, пока она находилась там, Марк вел себя как истинный профессионал. Он жизнерадостно приветствовал ее, легко улыбался и всегда обращался к ней «мисс Доус». Никогда не опаздывал на работу, никогда не звонил сказать, что заболел, редко тревожил ее, а если и стучал тихонько в дверь ее кабинета, то лишь в тех случаях, когда добросовестный покупатель или коллекционер спрашивал именно ее, и Марк считал случай достаточно важным, чтобы ее потревожить. Возможно, потому, что он принял сказанное на собеседовании близко к сердцу, он никогда не упоминал о ее недавних видео или постах и не задавал ей личных вопросов. Время от времени он выражал надежду, что она чувствует себя неплохо, и это ее устраивало, поскольку он, в сущности, ни о чем не спрашивал, так что она сама могла решать, сказать что-нибудь или нет, если хотела.

Вдобавок, что самое важное, он преуспевал в работе. С клиентами он обращался любезно и обаятельно, «онкофанатов» вежливо направлял к выходу, прекрасно справлялся с продажами – вероятно, потому, что не был навязчивым ни в малейшей степени. На телефонные звонки он отвечал обычно после второго или третьего сигнала, копии снимков старательно упаковывал перед тем,