– Отец? – Когими протер глаза кулаками, размазывая навоз по лицу. – Разве ты не умер? Мы в прошлом году с почестями проводили тебя в долину желтых рек. Я сам похоронил тебя!

Смертный на коленях подполз ко мне и обвил руками мои ноги, но я оттолкнула его коленом.

– Прочь, нечестивый! Мне стыдно за тебя! Ты развлекаешься тут с девицей, в то время как твоя жена с малым дитя ждет дома!

– Но я не развлекался с ней, бедная девушка припозднилась, искала дорогу в храм. Я лишь хотел помочь ей! Она могла заблудиться в горах и стать жертвой недоброго человека. Хотел привести в наш дом, чтобы Акасси накормила ее и дала ночлег. Ничего не было, прости меня, отец. – Бедный Когими залился слезами.

Красивое лицо крестьянина исказила гримаса страдания. Грязь размазалась по всему лицу. Искренние слезы весенними ручьями сбегали по его щекам. Грязные капли падали на темно-синюю ткань выстиранного трудолюбивой Акасси кимоно. Мне было больно смотреть на этого смертного. Он не сделал ничего плохого. Жил своей жизнью, трудился, чтобы прокормить семью и заработать немного денег, чтобы его жена и сын жили в достатке. Сможет ли выжить без него Акасси? Что будет с их ребенком, как поступит с малышом мой отец? Оставит ли он в живых сына Когими? После того как я расправлюсь с этим несчастным, в облике мужа к Акасси явится мой отец, чтобы пролить в нее свое семя. Бедный, бедный Когими. Даже не знаю, с кем из вас лучше поступит судьба в лице моего отца-кицунэ. Но времени на сожаление у меня не было. Я не могла ослушаться отца и поступить иначе. Меня саму ждало суровое наказание, отпусти я Когими.

– Встань, сын мой. – С теплыми нотками в голосе я склонилась над несчастным и протянула к нему руки. – Я верю тебе.

Когими вытер дрожащими руками слезы, встал с колен и бросился к «отцу». Он пытался вглядеться в мое лицо помутневшими, одурманенными глазами.

– Я так счастлив видеть тебя, так рад, что ты жив, – снова залился слезами, а я крепко обняла его. Ладонями я почувствовала, как сильно он дрожит. Его будто била лихорадка, полученная в зимнюю стужу во время прогулок в горах. Он безутешно плакал, как ребенок, потерявшийся в огромном лесу и потерявший надежду на воссоединение с родителями. Прижав Когими к себе, я дала ему возможность немного успокоиться. Легонько похлопывала ладонью по спине – так мать утешает расплакавшегося ребенка.

Рыдавший на моем плече Когими затих. В хижине все замерло. Лишь огонь в очаге продолжал потрескивать.

– Шшш… Успокойся, мой сын. Дай я тебя поцелую, я так скучал.

Двумя пальцами я взяла его подбородок и притянула к себе. Правая щека, левая. Легкими крылышками ночного мотылька я касалась губами перепачканной кожи Когими. Подчиняясь, благочестивый сын расцеловал мои щеки в ответ. Я коснулась его губ. Обдала жарким дыханием и впилась в них с такой силой, с какой никогда не поцелует отец своего ребенка.

Когими напрягся и перестал дышать. Недоуменно промычал и попытался отстраниться, но я еще крепче прижала его к себе. Не дожидаясь, пока он придет в себя, я запустила язык в его рот. Меня встретили два кончика раздвоенного змеиного языка, я слегка погладила сначала один, затем другой, и язык смертного соединился и стал прежним. Когими почувствовал изменения и оторвался от меня.

В тот момент, когда он оттолкнул меня от себя, я уже вернула свой прежний вид. Перед крестьянином вновь стояла красивая деревенская девушка.

– Что происходит? – Когими пальцами потрогал кончик своего языка. – Передо мной только что стоял отец. – Он огляделся по сторонам. – И целовал меня. – Смертный передернул плечами. – А это вы?!

– Вам привиделось, господин. – Изобразив страх, я отпрянула от него, упала на колени и рукой прикрыла грудь, плотнее натягивая на шею кимоно, словно меня пытались раздеть. – Вы накинулись на меня, начали целовать, лезть руками под кимоно. Я кричала от ужаса и звала на помощь. Вот только что! Разве вы не помните, Когими-сан? Как я теперь могу вам верить?

– Но я не понимаю, что произошло! Наверное, я схожу с ума. Я только что видел перед собой отца, и рядом не было вас. Простите, если я вас оскорбил или обидел. Я не хотел этого, клянусь вам. А может, это все происки кицунэ? И это она одурачила меня здесь, среди леса? – Он зажал рот руками и округлившимися глазами начал озираться по сторонам. Он так перепугался, что подпрыгивал, дергался и кружился, тщетно ища ту, что стояла сейчас перед ним. В глазах несчастного мелькнуло осознание. На мгновение взгляд Когими стал прежним, но я провела ладонью перед его лицом, и глаза снова заволокло пеленой отцовской магии, не позволявшей его разуму видеть истинное положение вещей.

Трясущимися руками Когими потянулся ко мне и помог встать. Оперевшись на руку смертного, я поднялась. Мы оказались слишком близко к очагу. Предательское пламя осветило нас и бросило тени от наших тел на циновку. Когими опустил глаза, которые тут же стали размером с круглое зеркало Аматерасу, и в страхе отпрянул от меня. С глаз его вновь спала пелена. Я проследила за его взглядом и обнаружила, что у моей тени два пушистых лисьих хвоста. Они выглядывали из-под подола кимоно.

– Кицунэ! – закричал Когими. – Меня одурачила кицунэ!

Ненадолго хватило отцовского дурмана.

– Вам снова померещилось, господин! – крикнула я вдогонку бедолаге, бегущему к сёдзи[11]. Но он меня уже не слышал.

Одним прыжком я преградила ему путь к выходу.

– Далеко собрался, милый? – Я решила больше не скрывать свою сущность и обольстить его. Обычно мужчины теряли голову при виде человеческого облика кицунэ, но не этот. Когими дрожал от страха, как кленовый лист на ветру. – Какой ты прыткий. Не стоит так меня бояться, Когими. Я всего лишь хочу поиграть с тобой. У тебя такие сладкие губы, что у меня нет сил оторваться от них.

Рывком я притянула к себе за кимоно трясущегося Когими и впилась в его рот. С жаром накрыв его губы своими, я уже не искала его язык. Мне нужно было кое-что повкуснее. Его жизненная энергия. Это то, ради чего кицунэ связываются со смертными. Я могла бы высосать из него жизнь полностью, но никогда бы не позволила себе этого. Никогда мне не приходилось убивать человека собственноручно. И я не делала этого по собственному желанию, лишь по приказу отца, боясь ослушаться и навлечь на себя его гнев. Моя лисья