все по шаблону, дали по башке и придушили. Короче, я уверен, что в этой тухлой истории ты — жертва. Иначе мы бы с тобой по-другому разговаривали. Какой-то трансвестит звонил на горячую линию. Бабой притворялся. Было бы смешно, да только веселиться не с чего. Нам бы очень хотелось узнать, кто упырей этих положил. Но орудия убийства не нашли. Да еще и, как назло, во внедорожнике, на котором вы сбежали, джипиэс сломался.

Мент достал из пачки сигарету, сунул в рот, пожевал, но вернул в пачку.

— Короче, мы не знаем, что внедорожник Бавария черного цвета останавливался у некоего водоема, а значит, и не будем там искать улики. Черт, я ведь был там, когда ты бросился нам под колеса, воняя горькой на всю губернию. Теперь-то мы знаем, что ты не был пьян, а тогда… Ох, повезло тебе, что Сашка очнулся. Ну и спасибо. И за Сашку, и за потрошителей. Я бы сам их, да что теперь.

Гость наклонился ко мне, обдав запахом перегара, и отработанным движением разомкнул наручники.

— Короче, Амнезия, я скоро вернусь и не один. Жаль, что ты ничего не помнишь. Понял?

Поспав еще немного, я решил размять ноги. Сестры в палате не было. Я сдернул датчики с рук ног и головы, сел на краю койки. Голова кружилась. Аппарат в изголовье надрывно пищал, и сестричка прибежала на его зов.

Не обращая внимания на ее причитания, я попробовал встать на ноги с третьей попытки мне удалось.

— Радость моя, — улыбнулся я сестре, бросившейся меня подпирать, — туалет-то у вас где?

— Да рано вам еще… — пробовала возражать сестричка, но я мягко ее прервал.

— Где?

— По коридору налево. Я вам помогу.

— Не надо, я сам…

Теперь уже сестра меня прервала.

— Подождите минуту!

Она упорхнула, но тут же вернулась с костылем.

— Так вам будет легче!

И я справился, хотя без палки было бы сложнее.

На обратном пути я поинтересовался у сестры, которая наотрез отказалась бросать меня, убогого, на произвол судьбы, в какой палате лежит полицейский Александр, доставленный в один день со мной. Сестричка, сама прелесть, проводила меня. Пациент отдыхал поблизости, через пару дверей от моей палаты. Герой лежал замотанный в бинты как мумия, и, кажется, крепко спал. Я не стал его будить.

Перед тем, как вернуться в свою постель, я обвел взглядом больничный коридор, интересуясь, как настроение у Голода. Не то, чтобы он не находил совсем ничего съедобного, просто особо вкусного в клинике и не было. Это утешало, я боялся, что стал в новой жизни вампиром или маньяком-убийцей, что практически одно и то же. Но нет, я не испытывал болезненного желания убивать простых людей. Леночка, моя милая белоснежная медсестра, могла меня не опасаться.

Ближе к вечеру мой ангел принесла мне ужин. Это была первая нормальная трапеза в больнице, до тех пор я питался чем-то жидким из капельницы. И хотя желудок сводило от голода (обычного, человеческого, а не мистического с большой буквы), еда показалась мне абсолютно безвкусной. Каша на воде, жидковатый кисель, черствая булочка. Мне же вдруг захотелось хачапури по-аджарски, чтобы отломить кончик, обжигая пальцы, обмакнуть его в яйцо…

Есть ли в этом мире Аджария, мне еще предстояло узнать. Как и многое другое. И в первую очередь я должен был разобраться с Голодом, на этот раз тем самым, таинственным, и эйфорией, которая охватывала меня при убийстве. Убийстве кого? Плохих парней? Как Голод их определяет? Моральный закон во мне и звездное небо над головой? В прошлой жизни я совершал поступки, которые Кант не одобрил бы. Но обстоятельства моей смерти, надеюсь, искупают мои прегрешения.

Когда Леночка пришла забирать посуду, я, в порыве нежности, взял ее за руку.

— Кто-то пошел на поправку! — с легким ехидством заметила девушка, но руку отдернула не сразу.

А после, уже отойдя на пару шагов, вернулась и поцеловала меня в щечку. После, все же, ушла по своим делам.

Погруженный в не самые приличные фантазии, я задремал. Все же у моего нового молодого тела были свои желания, которые у меня прежнего успели притупиться. Я впервые за дни, проведенные в новом мире, задумался не о выживании, а о жизни, можно было как-то встроиться в социум. Я не был неудачником раньше и не собирался становиться им теперь.

Первое же, что почувствовал, пробудившись, это резкий приступ Голода. «Добыча близко и очень вкусная», — вопил внутренний голос. Столь же сильным оказалось ощущение надвигавшейся беды.

Уже встав с койки, я услышал тихое пение, прекраснее которого не существовало ничего на свете. Я осторожно выглянул из палаты.

По опустевшему коридору шли двое. Одним из них был мой новый знакомый психиатр Марцевич. Сейчас в нем не осталось ничего демонического. Его под ручку вела яркая брюнетка в сексуальном платье, которому место на красной ковровой дорожке, а не в печальных стенах городской больницы. Обязательным в лечебном заведении белым халатом красавица не озаботилась.

Черноволосая бестия тихо-тихо напевала на ухо Марцевичу ту самую мелодию. Я прислушался и почувствовал, что мир вокруг исчезает, недостойный этой прекрасной музыки. Не знаю, что бы со мной стало, но спас мой новый друг Голод, острой болью прошивший тело. Наваждение исчезло, будто и не было.

Странная парочка тем временем дошла до палаты мента Сашки. Брюнетка отпустила доктора, напоследок фамильярно шлепнув его по пятой точке. Марцевич побрел дальше, не обращая на меня никакого внимания.

Дамочка тем временем нырнула в палату, но сразу вернулась, мурлыкая ту же мелодию теперь уже для Сашки. Бегать за ними по всей больнице я бы не смог, но, к счастью, парочка двигалась в моем направлении. Сашка выглядел гораздо хуже, чем я, и, честно говоря, напоминал упакованную в бинты мумию.

Когда до них осталась метров пять, я преградил им дорогу, изобразив самую глупую улыбку, на какую был способен.

— А что это вы тут делаете?

Брюнетка посмотрела на меня, как на жужжащего комара, и запела немного громче. Я было поплыл от гипнотического звучания ее голоса, но Голод встряхнул меня электрическим шоком.

— Вы поете великолепно! При случае непременно схожу на ваш концерт. И мой друг тоже, но сейчас он устал. Могу ли я попросить вас прервать свидание?

Дамочка злобно на меня посмотрела, и вместо ответа запела во всю мощь легких. Голос у нее был не только безумно красивый, но и столь же поразительно мощный. Коридор наполнился людьми, больными, едва передвигающими ноги, слегка растерянными медсестрами и обалдевшими врачами. Толпа агрессивно