Остался один Фувал. И ангел Элиас. Их отношения развивались медленно. Сначала ангел взял застенчивую девчушку под свое крыло, отвел ее за лагерь и там вместе с ней ожидал, пока другие сестры наразвлекаются с сынами Божиими. В лагере творилось большое распутство, и ангел, чтобы не развращать девушку, укрыл все это своим пером. Затем, в один прекрасный день, Элиас обратился к Фувалу (полагая, что это была восьмая сестра) со словами: “Ну вот, ты теперь уже взрослая, тебе исполнилось сто шестьдесят лет”. А когда Фувал поправил его и раскрыл ему, что был юношей, тогда и возлегли они вместе. Потому что единственный сын Нафтахиты и его жены полюбил ангела, который был сыном Божиим.

Фувал огляделся. Он был весь покрыт пухом. И лежал в огромном гнезде. Гнездо было устроено в дупле дерева, выдолбленном при помощи гигантского изогнутого инструмента. Высоко на стене напротив Фувала висело платье из красивой, сверкающей парчи, подаренное ему на прощание одной из сестер. Сестра отправилась на небеса с Сыном Божиим Джошем, она родила ему сына, который был великаном. За платьем скрывалась продолговатая щель, достаточно широкая для того, чтобы в нее мог проскользнуть худощавый человек. Через нее и вошли сюда Фувал и Элиас, который мог растягивать свое тело как в ширину, так и в длину. Это свойство – вдобавок к вежливости и обещаниям новой, лучшей жизни – и делало ангелов столь превосходными любовниками, а при удачном развитии отношений и желанными супругами.

Фувал тяжело поднялся на ноги и, когда с него облетел пух, покрылся гусиной кожей. Где же был его ангел? Как непохоже на Элиаса – оставить Фувала просыпаться после их любовных утех в одиночестве. Обычно они подолгу сидели в гнезде и беседовали обо всем на свете. Ангел был начитан, хорошо разбирался в книгах богов и людей и делился своими знаниями либо словесно, либо давал Фувалу съесть свиток, и тогда описанные там события пробегали перед его глазами, словно силуэты на экране.

Любимой темой Фувала была история сотворения мира, особенно та ее часть, где Адам давал зверям имена. А также когда Господь подыскивал самому Адаму родственную душу и перепробовал всё – от бабочек до жирафов, прежде чем ему в голову пришла идея с женщиной. Ангел Элиас помнил наизусть целые свитки, а в придачу знал все об их авторах. Истории об авторах были Фувалу не менее интересны. Чем только не занимались эти писатели! Чем только не занимались эти Элиас и Фувал!

Гнездо ходуном ходило под ногами, и Фувал, осторожно ступая, двинулся в сторону висевшего на стене платья. Он потянул его к себе, и по лицу юноши ударил дождь. Вода потоком хлынула в открывшееся отверстие, и Фувал подумал, что ему больше не хочется оставаться в дупле. Он ухватился за край щели и подтянулся. Повисев так с минуту, он вспомнил, что остался один, что ангела не было рядом и тот не может обхватить его за бедра и подсадить. А это всегда знаменовало окончание их совместного времяпрепровождения.

Фувал уже наполовину высунулся наружу, когда обнаружил, что, пока он спал, в мире произошли совсем не пустячные изменения. Во-первых, дерево странно наклонилось и раскачивалось взад и вперед. Но не как под ветром, нет. Когда Фу-вал смахнул с лица застилавшую глаза пелену, то увидел со всех сторон одну лишь взъерошенную водную поверхность. И дождь был не просто дождем, казалось, сами небеса низверглись на землю. Исполинская молния разорвала угольно-черные континенты туч, и через мгновение над древесной кроной грохнул раскат грома с такой силой, что Фувала – сына Нафтахиты, младшего брата семи сестер и возлюбленного ангела Элиаса – отбросило обратно в дупло.

Юноша уткнулся лицом в ладони и заплакал. Спустя какое-то время он осушил слезы, встал и, чтобы уберечься от дождя, снова завесил щель своим красивым платьем. После чего принялся плакать по новой.

И больше он ничего не делал.

Шли дни, а Фувал все рыдал вместе с небесами. У него не хватало сил покормить себя, но поскольку он находился в обители святого существа, которое любил и которое любило его, из-под коры дерева вылезали всякие насекомые, заползали к нему в рот и опускались вниз, в его желудок. Это была его пища. И их жертвенная смерть – для того, чтобы он мог жить.

Затем дождь стал утихать, а вместе с ним утихал и плач Фувала. Всхлипывая, он поднялся на ноги и выглянул наружу. Да, теперь это был всего лишь сильный ливень. Фувал поплакал еще немного. Дождь перестал совсем. И Фувал успокоился.

Весь мир был затоплен. Все, в чьих ноздрях теплилось дыхание, всё, что когда-то жило на суше, было смыто с лица земли. Фувал понял, что все, кого он знал, умерли. Он снова принялся всхлипывать, но его всхлипы скоро превратились в пение, потому что он заметил, что вода убывает. Ветры обдували землю, и вскоре над поверхностью, словно острова, замаячили горные вершины. Дерево Фувала дрейфовало, подгоняемое ветром, а сам он сидел, свесив ноги из дупла, и распевал, как подросток, кем он по сути и был. Как-то раз он увидел ворона и обрадовался, когда тот уселся на дереве рядом с ним, и они покаркали вместе. Жизнь была бы восхитительна, если бы не боли в животе. Чем дольше длилось его путешествие, тем сильнее становились боли, а живот даже немного вздулся. В этом Фувал винил свою необычную диету – тех крошечных существ, что приносили себя в жертву его жизни.

Его приятель ворон улетел своей дорогой. Следующим гостем стал голубь. Фувал поймал его и съел. К тому времени из воды кое-где начала появляться суша, а живот Фувала уже настолько раздулся, что юноша был вынужден спать снаружи дупла, на ветке. Именно так он поймал голубя, потому что тот прилетел ночью – как вор.

Покачивается туда-сюда…

Дерево проплывало то мимо одного клочка земли, то мимо другого. Океан нес Фувала в сторону севера. Однажды утром он проснулся от звука глухого удара и приподнялся на локте, чтобы посмотреть, что же там происходило. Его дерево прибило к изрезанному глубокими фьордами острову. Оно покачивалось на волнах у огромного, словно гигантский тролль, полуострова. Когда Фувал увидел, в чем дело, его рот наполнился сладкой песней:

А-а и-ай-я, а-а ай-я,

Айя-а а-и, айя-а и.

А-а и-ай-я, а-а ай-я,

Айя-а а-и, айя-а и.

А-а и-ай-я,