— Юная леди права, — сказал он. — Замок в Анжере — настоящая жемчужина побережья.

Дядя осклабился, изображая улыбку, но едва мажордом отвернулся — улыбаться перестал и пошел дальше, втянув голову в плечи. Я даже посочувствовала ему, догадавшись, что он боится разоблачения. Но меня это не пугало. Красота этого места уничтожила все тревоги. Наверное, в этих краях люди только веселятся и радуются жизни, и никакие заботы и печали не омрачают этого веселья.

Зазевавшись, я не заметила, как навстречу нам появилась девица Божоле в сопровождении важного господина. Я увидела их только тогда, когда мы с девицей столкнулись в дверном проеме. Она уже успела переодеться, и теперь на ней было голубое платье, выгодно оттенявшее цвет глаз. Я наступила на подол этого прекрасного платья, и незабудки, приколотые к лифу, смялись.

— Простите… — я поспешно отступила и получила взгляд, полный самого великолепного бешенства.

— Смотрите, куда идете! — прошипел голубоглазый ангел в девичьей плоти, и тонкой белой ручкой сорвал смятый букетик. — Отец! Она нарочно толкнула меня.

— Прошу прощения, — извинилась я еще раз. — Все произошло лишь по моему невниманию, но без умысла.

Граф Божоле смерил меня взглядом, в то время как дядя раскланялся, рассыпавшись в извинениях по поводу моей неловкости. Извинения милостиво были приняты, и отец с дочерью удалились. Причем леди Анна сказала вполголоса, обращаясь к отцу:

— Даже не переоделись перед визитом…

— Мы и в самом деле явились сюда, как провинциальные неряхи, — сказала я дяде, когда мажордом сделал нам знак следовать за ним дальше.

— Это неважно, — пробормотал дядя.

— Вам виднее, — пожала я плечами.

Мы прошли полутемный прохладный коридор и вышли на открытую террасу, увитую зелеными плетями какого-то южного растения.

— Соблаговолите подождать здесь, — попросил мажордом с таким апломбом, что мы с дядей сразу почувствовали себя нищими, просящими милостыню. — Я доложу о вас.

— Здесь чудесно, — сказала я, когда мажордом удалился. — Действительно, жемчужина, а не дворец. Драконы умеют украшать свою жизнь. Говорят, притягивать богатство и красоту — это одна из драконьих сущностей.

Дядя что-то пробормотал, но любоваться окрестностями, судя по всему, ему не хотелось. А я с удовольствием поставила локти на перила и наслаждалась замечательным видом с балкона. Отсюда виднелся краешек города — белоснежные стены домов, красная черепица крыш, а за ними плескалось ласковое, как котенок море. Только почему-то в безбрежной синеве я не увидила ни кораблей, ни лодок, лишь одинокая скала темнела вдали, как черный парус.

— Сколько мы здесь пробудем? — спросила я. — Надеюсь, мне позволят посетить побережье?

Дядя покачал головой, глядя в пол.

— Считайте, что это мое условие, — сказала я сухо. — Я хочу увидеть море вблизи.

От пререканий по этому поводу дядю избавил мажордом, который как раз появился.

— Милорд де Корн, можете войти, а девушка пусть подождет, — объявил он.

Дядя одернул камзол, пригладил волосы и шагнул следом за мажордомом. Дверь закрылась, и я осталась одна.

Но одиночество меня ничуть не огорчило. Я бы не стала возражать, если бы официальная часть прошла без моего участия. Пусть дядя засвидетельствует почтение герцогу и прочая, и прочая, а я с большим удовольствием провела бы время на этом балконе.

Перила были достаточно широкие, чтобы сесть на них, как на скамейку, и я сразу же позволила себе это удовольствие.

К сожалению, ни к чему хорошему это не привело, потому что я нечаянно толкнула цветочный горшок, стоявший на перилах и скрытый пышными зарослями цветов. Горшок полетел с балкона, подобно ядру, пущенному из катапульты, и я не успела его поймать, схватив лишь пустоту.

Хуже всего, что внизу как раз кто-то проходил — я увидела две черноволосые макушки, когда перегнулась через перила, и я не смогла даже крикнуть, чтобы предупредить об опасности — язык словно приморозило к нёбу.

Но горшок вдруг взорвался, разлетевшись красноватыми осколками и комьями земли, а алые цветы, описав дугу, свалились в маленький фонтан в виде ракушки.

Двое, что как раз проходили под балконом, метнулись в сторону слаженным движением — будто в танце, и один бережно придержал другого, не позволив ему упасть. Этот первый вскинул голову, глядя на балкон.

Это оказалась та самая женщина в мужском костюме, которую я видела покупавшей травы у уличной торговки. Женщина смотрела на меня свирепо, левой рукой обнимая мужчину в черном камзоле, и держа в правой меч — им она успела разбить цветочный горшок в воздухе, не допустив удара.

— Что за шутки?! — воскликнула она гневно.

— Прошу простить, это нечаянно… — заверила я ее, перепугавшись по-настоящему. Ведь швырнуть цветочный горшок на голову — это не то что наступить на подол леди Божоле. — Простите великодушно, госпожа… господин… я не заметила вас…

— А если бы заметили?! — вскипела она.

— Тише, Милдрют, — остановил ее мужчина, и голос у него был мягким, мелодичным, вовсе не гневным. — Это была случайность, не будем поднимать шума.

— Случайность?! — Милдрют направила на меня острие клинка. — Вот эта чуть не ранила вас!..

— Но я отделался легким испугом, — пошутил мужчина. — Благодаря тебе, как всегда.

— Вы весь в земле, господин, — произнесла Милдрют дрожащим голосом, — ваши волосы…

— От этого точно не умирают, — пошутил мужчина и встал, опустив руки, позволив Милдрют отряхнуть его.

Волосы у него были длинными, черными и блестящими. Я поежилась, представив, сколько туда набилось сора и земли. Милдрют убрала меч в ножны, но бросала на меня злобные взгляды, все время, пока хлопотала вокруг своего спутника, и я предпочла отойти от перилец, чтобы не натворить еще какой беды. Выглянул дядя и позвал меня, замахав рукой.

Оглянувшись на пострадавшую от меня пару, я еще раз пробормотала извинения, и юркнула в приоткрытые двери.

— Болтовни поменьше, побольше учтивости, — прошептал дядя, схватив меня за руку в полумраке прихожей, — но не перестарайся.

Отвечать не потребовалось, потому что в этот самый момент мажордом торжественно приподнял штору, отделявшую прихожую от основного зала, и мы с дядей вошли в комнату, залитую солнечным светом.

В креслах у круглого столика, на котором стояли чаши с фруктами и пирожными, сидели двое — женщина и мужчина. Женщине было лет сорок или чуть больше, и она была красива яркой, южной красотой, и темно-красное платье делало ее еще ярче. Пусть лицо женщины уже носило печать увядания, но глаза были блестящими, а брови и волосы — черными, словно уголь. Она улыбалась, и приветствовала нас радушным кивком, а мужчина поднялся нам на встречу, кланяясь и указывая на мягкие пуфики, предлагая присесть.

— Леди де Корн, счастлива видеть вас, — сказала