Проанализировав данные, которые удалось собрать, Тетлок пришел к выводу, что несмотря на то, что для достоверного прогнозирования событий или экономики необходимо быть достаточно информированным в каком-либо вопросе, обширные знания, позиционирование себя как настоящего эксперта, мудреца, гуру, на самом деле снижает надежность прогнозирования для этого человека. Чем больше фактов, информации и истории знает эксперт, тем больше вероятность того, что у него есть любимые теории и сложные цепочки причинно-следственных связей при составлении прогноза. Тетлок считает, что именно поэтому экспертам не удается превзойти неэкспертов. Максимальные шансы, как правило, имеет наиболее простой и очевидный исход. Тетлок сообщает, что чем более известен, более цитируем, более уверен в себе и более авторитетен эксперт (или лучше сказать проповедник?), тем выше вероятность того, что он ошибается.

Еще одна причина, по которой эксперты, регулярно выступающие на телевидении, особенно ненадежны, заключается в том, что они становятся одержимыми шоуменами. Другими словами, они стремятся прежде всего быть оригинальными и непохожими на других, часто только ради того, чтобы, собственно, быть оригинальными и непохожими. Оригинальный, изобретательный, возмутительный прогноз привлечет больше всего внимания. Их участие в ток-шоу или в передачах каналов CNBC и CNN, а во многих случаях и их гонорары, зависят не от точности их прогнозов (потому что прогнозов так много, что никто не может уследить за ними), а от развлекательного компонента их выступлений. Хотя эксперты могут вовсе не признавать этой части, она мешает им думать и туманит их экспертные головы.

Изучив записи экспертов, Тетлок пришел и к другим интересным выводам. Во-первых, когда эксперты ошибаются, они редко это признают. Во-вторых, эксперты склонны отвергать новую информацию, которая не согласуется с их предыдущими убеждениями или действиями. Это называется когнитивным диссонансом, и он стал болезнью, поразившей администрацию Джорджа Буша – младшего. В-третьих, что еще более разочаровывает, но уже не удивляет, они гораздо жестче оценивают достоверность новой информации, которая подрывает их теории, чем информацию, которая их поддерживает.

Наконец, Тетлок разделил экспертов на две группы, применив классификацию Исайи Берлина о «ежах» и «лисах». «Ежи» – это эксперты, которые много знают о какой-то одной крупной вещи и и склонны анализировать сложные проблемы, исходя из этих рамок. В своем узком кругу компетенции они считаются светилами. «Лисы», по словам Тетлока – это «мыслители, которые знают много мелких вещей, ‹…› скептически относятся к грандиозным схемам, рассматривают объяснение и предсказание ‹…› как гибкие упражнения, требующие объединения различных источников информации, и довольно сдержанно относятся к собственному мастерству прогнозирования». Тетлок обнаружил, что «лисы» оказались значительно лучшими предсказателями, чем «ежи». Когнитивное разнообразие «лисьего» восприятия дает им широкую структуру для анализа сложных проблем.

Например, в мире инвестиций есть высокообразованные, очень умные многочисленные «ежи», вооруженные учеными степенями и мощными компьютерами. В течение какого-то времени их изобретательские модели обеспечивают превосходные результаты для вложенных средств. Затем их успех порождает конкурентов-подражателей. Вскоре их становится так много, что удобные для эксплуатации оценочные аномалии, которые блестящие пионеры выявили и использовали для создания системы управления портфелем, почти сразу же обнаруживаются другими многочисленными «ежами» и быстро перестают работать. Это новейшая версия «созидательного разрушения» в мире инвестиций.

С данными Тетлока трудно спорить. Однако скептик может возразить, что хотя Тетлок, возможно, и прав в отношении всех экспертов как класса, но все же есть некоторые, особенно в таких специализированных областях, как технологии и наука, которым стоило бы уделить внимание. Что касается политических экспертов или прогнозистов фондового рынка, то их немного, и к ним стоит прислушиваться. Проблема в том, что даже если кто-то был прав в последнее время, это не значит, что он будет прав и впредь. На самом деле, с профессиональными инвесторами часто происходит как раз обратное. Тем не менее, послушать внятного и эрудированного прогнозиста может быть забавно, а иногда и полезно. Просто не стоит питать иллюзий относительно долгосрочных прогнозов представителей этого класса.

Все эти нападки на прогнозистов и стратегов написаны с легкой досадой, поскольку автор когда-то и сам скрывался под этим прозвищем.

Глобальные рынки понимали, что происходило во время Второй мировой войны

Интуиция, чутье и здравый смысл играют большую роль при составлении прогнозов. Но, как мы увидим, нужно с уважением относиться не к прогнозам гуру, а к мудрости рынков, коллективным суждениям многих людей, высказанным индивидуально, а затем собранным воедино, – вот на них стоит обратить пристальное внимание. Лондонский фондовый рынок в начале лета 1940 года, еще до битвы за Британию, в то самое время, когда весь мир преисполнился пессимизма и даже многие англичане были в отчаянии, сделал вывод, что Британия не будет завоевана. Акции достигли самой низкой за очень долгое время точки еще в начале июня, хотя до самого октября не было очевидно, что немецкого вторжения в 1940 году не будет, и вплоть до Перл-Харбора, последовавшего 18 месяцев спустя, победа Британии тоже не выглядела очевидной.

Точно так же немецкий фондовый рынок, даже будучи заключенным в тиски полицейского государства, в октябре 1941 года каким-то образом понял, что пик немецкого завоевания достигнут. Это было невероятное понимание. В то время немецкая армия казалась непобедимой. Она никогда не проигрывала сражений, никогда не была принуждена к отступлению. Еще не было никаких признаков провала триумфального наступления на Советский Союз. В самом деле, в начале декабря немецкому патрулю удалось мимолетно увидеть шпили московских зданий, и в то время Германия владела большей частью Европы, чем Священная Римская империя в эпоху своего расцвета. В те дни никто больше не понимал, что это был переломный момент.

Нью-Йоркский фондовый рынок признал, что победы в сражениях при Коралловом море и Мидуэе в мае и июне 1942 года стали переломом для хода войны в Тихоокеанском регионе, и с минимумов той весны никогда не оглядывался назад, но я не могу найти подобных мыслей в газетах или у военных экспертов того времени. Шквал поражений и капитуляций вызвал резкую критику способов ведения войны и конкретных командующих. Мудрецы из средств массовой информации были так заняты заламыванием рук, что не поняли значения сражений в Коралловом море и Мидуэе как высшей точки в грандиозном плане Японии по созданию империи и нападения на Соединенные Штаты.

В самом деле, американские СМИ с самого начала неверно освещали то, что касалось войны. Используя сведения, поступающие из военного министерства США, газета The New York Times в первые недели после Перл-Харбора преувеличивала любые, даже самые незначительные успехи союзников и занижала ущерб, нанесенный Тихоокеанскому флоту. Например, через пять дней после Перл-Харбора, 12 декабря 1941 года, заголовки газет были такими: «Японцы побеждены во всех сухопутных боях; три