Шрифт:
Закладка:
В тот день она сидела в своем магазине, читала статью о Диане Шурыгиной, представляла на ее месте свою дочь, и молила Господа, только бы подобное никогда не коснулось ее семьи. Срам и позор. Ее сердце выскакивало из груди при мысли, как глубоко может опустится молодая девочка, если родители в свое время не постарались дать ей воспитание. В магазин зашел старик, глянул на продавщицу, уткнувшуюся в газету, взял понравившийся венок и вышел за дверь. Алина его даже не заметила. Где-то вдали от захватывающей статьи она услышала, как хлопнула дверь, и подняла голову. Но в магазине уже никого не было. Она посмотрела на кучу венков и заметила, что верхние из них подрагивали, словно их теребил сквозняк. Вскоре последнее дрожание успокоилось и венки застыли.
— Странно, — прошептала Алина и посмотрела на дверь.
Ручка не шевелилась.
Она отложила газету, потому что захотела в туалет.
В магазине не было уборной, и бежать по нужде приходилось в общий туалет на западной стороне кладбища. Несмотря на то, что вокруг не было ни души, и она могла справить свои дела хоть перед центральными воротами, Алина еще не утратила благоразумие. Она не позволяла себе ходить по маленькому даже за углом кладбища. Все-таки какой-нибудь сторож или блудный бомж раз от раза попадались ей на глаза, но случалось это очень редко. И все-таки, она помнила о приличиях. А приличия говорили ей, что если ты хочешь в туалет, то не стоит поступать как животное. Пусть мужчины делают это как собаки. Женщины должны уединяться в уборных, в каком бы положении они ни находились. И этим правилом Алина пользовалась с тех пор, как мама перестала держать ее на руках.
Она вышла из магазина, одернула юбку и посмотрела по сторонам. Алина и не ожидала кого-нибудь увидеть. Для траурной процессии было уже поздно, и в шесть часов вечера к ней редко захаживали клиенты. Но все же она закрыла дверь на замок, положила ключи в карман пиджака и быстрым шагом пошла к воротам кладбища. Когда она свернула на дорожку к туалету, ее встретил сильный ветер. Алина с трудом прижала юбку к ногам и усмехнулась.
На холмах всегда гуляет ветер, но почему-то именно на кладбище ей казалось, что ветер ее щупает.
Дорожка вела на срез. Через пару минут она вышла на вытоптанную площадку, огороженную сломанным забором, за которым простиралось поле. Кладбище осталось за спиной. Ни души, ни единого голоса. Ни птиц, ни собак. Глухо и пусто. Лишь зеленые веточки туи напоминали ей о жизни.
На всякий случай Алина оглянулась. Пусть туалет и был разделен на мужской и женский, но двери в нем отсутствовали. Более того, в нем не было и перегородок. Внутреннее пространство ограничивалось кирпичной стенкой и уголком, закрывающим женщин от кладбища. И то в определенном месте можно было заглянуть внутрь. За одиннадцать лет Алина так и не поняла, с какой целью строители оставили этот прогал. Может быть, чтобы женщины могли следить за своими детьми, а может быть, чтобы мужчины могли следить за своими женщинами.
Так или иначе, Алина еще раз убедилась, что вокруг никого нет, зашла в туалет и присела над первой дыркой, как раз в том месте, откуда сквозь прогал в заборе виднелся край поля. Она наклонила голову, вдыхая смрадные запахи сельского туалета, и мысли о Диане Шурыгиной снова пришли ей на ум. Она закусила губу и попросила Господа, чтобы он уберег ее дочь от такой беды. В следующий момент, когда она подняла голову, чтобы посмотреть на далекое поле и почувствовать себя одинокой, Алина увидела перед туалетом мальчика.
От неожиданности она чуть не подпрыгнула.
Мальчик стоял в том самом прогале между угловой стеной, закрывающей вход в туалет с торца, и лицевой стороной, где находились заколоченные окна. Секунду назад она видела там другой конец поля… и вдруг появился этот мальчик! Он смотрел на нее с таким же интересом, с каким на уроках биологии дети разглядывают разноцветных бабочек. От неловкости у Алины пропал дар речи. Она застыла, даже не пытаясь прикрыться, и первое слово, которое вырвалось из нее, было:
— Уйди!
Почему-то она не сказала ему «отвернись» или «как тебе не стыдно». Чуть позже Алина подумала, что возраст мальчика едва ли приблизился к тому, когда нужно начинать стыдиться. На вид ему было лет пять. Может, шесть. Но глазенки, смотревшие на нее, казались намного старше. Им она бы дала лет пятнадцать.
Мальчик продолжал стоять и с интересом смотреть на нее.
Тем временем Алина пришла в себя и, прежде чем натянуть трусы, предприняла еще одну попытку.
— Мальчик! — выкрикнула она. — Отвернись!
Никакой реакции. Мальчик не сдвинулся с места. Он ничего не говорил и, как показалось Алине, даже не дышал. Его тело напоминало блеклую восковую фигуру, но удивительно четкую на вид, вплоть до ссадин на коленях и мелких царапин на лице.
— Ты меня слышишь? — Алина повысила голос. Туалет аккомпанировал ей, как гитарная дека. — Отвернись! Иди к своей маме!
«Как я его могла не заметить?!» — проклинала себя Алина. Каким бы маленьким ни был этот засранец, он не имел никакого права стоять и смотреть на нее в таком виде. Она взрослая женщина, и кое-чего стесняется. Даже глупый бы понял, что сейчас самое время прикрыть глазки и дать ей привести себя в порядок!
Но никакой реакции не последовало. Тогда Алина сжала кулаки и выдохнула.
— Ну, ладно, — процедила она сквозь зубы.
Она встала, натянула трусы так, что резинки врезались кожу, одернула юбку и спрыгнула на пол. На мгновение лицевая стена туалета загородила прогал.
— Сейчас ты у меня получишь! — пробормотала она. — Чему мамочка тебя не научила, научит чужая женщина!
Она вышла из туалета… и увидела привычную картину кладбища. За забором начиналось поле, с остальных сторон ее окружали могилы, оградки и редкие деревья.
— Эй! — выкрикнула она и побежала к мужскому туалету. — Ну-ка, иди сюда! Мальчик!
Перед входом она остановилась. Не будет же она вламываться в мужской туалет из-за какого-то невоспитанного мальчишки! Какой бы сильной ни была ее злость, она должна оставаться порядочной женщиной.
— Хорошо, — сказала себе Алина. — Я подожду, — добавила она совсем тихо. Лишь ветер дернул ее за юбку, и забор заскрипел, как старое дерево.
Алина вернулась на площадку перед туалетом. На Пасху и в родительские субботы здесь собирается куча народу. И, несмотря на то,