Ила очень любил пчел и умел ухаживать за ними. Крестьяне частенько приглашали его в свой сад на пчел поглядеть, спрашивали совета. А совет он мог дать не только тогда, когда дело касалось сада или пчел. Скотинка ли прихворнула, человек ли занемог — шли к Иле. А он как умел помогал и советовал, со всеми жил в дружбе.

Старый был Ила, но сколько ему лет, этого он и сам не знал. Говорили, что он хорошо помнит «польский год» 4

а когда началось восстание 1863 года и люди поднялись на борьбу за землю, он уже был пожилым человеком. Хоть Ила и высох, будто щепка, но держался молодцом. А в молодые годы, говорят, был крепкий, как дуб. Особенно ноги были сильные — долгие годы он был бегуном в панском поместье. Куда его только ни посылали с панскими письмами и книгами! И всю дорогу он бежал бегом. Говорят, ни одна лошадь не могла состязаться с ним в беге.

Пошлет, бывало, пан Илу в Вильнюс, а до Вильнюса больше десяти миль, и дорога все холмистая, — утром он из поместья выйдет, а вечером, глядишь, в Вильнюс прибежит. Управится с делами и на другой день к вечеру уже назад в поместье возвращается.

Поселившись в нашем городишке, Ила тайком носил людям литовские книги и газеты. Где он бывал, кто ему давал книги и газеты, у кого он хранил их — никто не знал. Сам он не хвастался своими делами, а те, кому он приносил книги, молчали.

О том, что Ила раздает запрещенную литературу, каким-то образом дознался урядник и не раз грозил, что накроет его с поличным, но Ила только посмеивался: «В мешке шила не утаишь, но легче поймать ветер в поле, нежели Илу». Когда литовские книги и газеты появились наконец открыто, дом Илы превратился в настоящую почтовую контору. Ила и письма писал людям. В те времена мало кто умел даже имя нацарапать, а чтоб письмо написать, об этом и говорить нечего: иногда по всей деревне нельзя было сыскать ни одного грамотея. Захочет, бывало, какая-нибудь старушка написать письмо своему любимому сыну-солдату— берет она несколько яиц или другой какой гостинец и идет к Иле. Выслушает он старушку, вытрет начисто стол, достанет с полки большие очки в медной оправе и ржавое перо. Долго чистит он перо о свои волосы, которые клочьями росли у него за ушами. Потом поставит на стол чернильницу и коробочку с мелким, хорошо просеянным сухим песком, прищурит один глаз и сидит задумавшись. Но вот наклонится над бумагой и медленно, дрожащей рукой начинает водить пером. В том письме посылает он солдату в далекий край материнское благословение, желает ему здоровья и благополучия, сообщает деревенские новости... Так хорошо напишет обо всем Ила, что потом, когда прочтет написанное, старушка прослезится и, отдавая гостинец, обещает еще связать теплые варежки или носки к зиме. И свое обещание обязательно выполнит.

Так, никогда не ропща на свою долю, жил на окраине городка старик Ила. Все его знали, относились к нему с уважением и охотно навещали его. Одни приходили к нему со своими нуждами, другие просто послушать его рассказы. И чего только Ила не рассказывал! И про злых колдунов, ведьм, чертей, про домовых и разбойников, про панов и разные чудеса; рассказывал и про наш городок и его окрестности, и про все события своей долгой жизни. И сколько я ни слушал Илу, он никогда не повторялся: каждый раз рассказывал что-нибудь новое и всегда интересное.

Особенно много старик Ила рассказывал о заколдованных сокровищах, которые, как выходило по его рассказам, были зарыты в разных местах неподалеку от Ан-такальниса. Ила рассказывал, где эти сокровища вспыхивали огоньками, где являлись людям в виде каких-нибудь страшилищ, как люди искали их, как находили, кому они шли на пользу, а кто из-за них погубил свою душу. И рассказам этим про заколдованные сокровища конца не было. Люди, согнутые нуждой и заботами, но не потерявшие еще надежду на то, что когда-нибудь и они будут счастливее, затаив дыхание слушали Илу и верили ему. А поверив, начинали искать сокровища. И хотя никаких сокровищ не находили, все равно продолжали искать.

Слушали люди, слушали рассказы Илы о сокровищах, и вот кто-то однажды спросил:

— А ты сам, дедушка, случаем, не находил клада?

— Как же, находил!

— И взял его?

— Взять-то его я взял, да клад был заколдованный, а превратить его в деньги не смог, не догадался, как это сделать.

— Как же это случилось, дедушка?

— А вот послушайте. Симаса Тарулиса знаете? — начал свой рассказ Ила. — Видели, какой он дом построил, каких лошадей, какую скотину завел? А на днях сказал мне, что своего младшего сына Казиса даже в гимназию собирается определить. А откуда у него деньги? И давно ли он таким богачом сделался? Ведь едва-едва семью мог прокормить! А разбогатеть Тарулису глупость моя помогла.

Встречаю я как-то Тарулиса, а он мне и говорит: «Помнишь, Ила, тропинку, что мимо кладбища к речке ведет? Так вот, на этой тропинке, там, где из кладбищенской стены камни вывалились, клад зарыт». — «А откуда ты знаешь?» — спрашиваю. «Во сне приснилось», — отвечает. «Не все сны сбываются». — «А мой сбудется!» — твердит он. «А откуда ты знаешь, что твой сон сбудется?» — «Я его три раза видел, — отвечает Тарулис и рассказывает мне свой сон: — Вижу я во сне ту тропинку возле кладбища и развалившуюся ограду так ясно, будто сам там стою. А какой-то голос и говорит мне: «Копай в этом месте, Тарулис, здесь большой клад зарыт». Посмотрел я туда, сюда, а лопаты нет. Не будешь ведь руками копать. Подумал так—и проснулся. Не поверил я тогда в свой сон, хотя люди не раз говорили, что видели около кладбища огоньки—это будто деньги горели. На другую ночь — опять тот же сон вижу, и опять тот же голос велит клад искать. Я опять не поверил в свой сон. Но вот и на третью ночь то же самое снится, и тот же голос опять говорит: «Копай, Тарулис, здесь деньги!» Но я не стал копать». — «Почему же не стал копать?» — спрашиваю. «А чего снам верить? Кому клад предназначен, к тому он