Шрифт:
Закладка:
По узким улочкам и дворам Симонов наконец-то добрался до окраины и вышел в самый конец Исполкомовской улицы. За ней были выезд из города и само кладбище. Здесь его точно уже никто не повстречает. Только автомобилисты на проезжающих машинах…
Михаил сидел на скамейке у края маленького заборчика по несколько часов кряду. Торопиться было некуда. Когда-то он обсадил всю могилку невысокими кустами, за которыми с годами не стало видно уже ни надгробного камня, ни того, кто находился рядом. Много лет одинокая сгорбленная фигура майора немного пугала привыкших к нему редких прохожих и посетителей кладбища. А в церковные праздники, когда соседи отправлялись к своим могилкам, Симонов специально брал отработку в управлении…
Со стороны могло показаться, что Михаил о чем-то общался с родными, покоящимися в земле. На самом деле он молчал. У него не было ни мыслей, ни чувств, ни слов, которые он мог бы произнести. Только пустота…
Нет, когда-то он говорил… причем немало. Задавал главный вопрос – почему?! Еще когда была жива Галя… Но потом и она легла в землю. И слов не стало. Михаил отчетливо помнил этот момент. Тогда он стал совсем другим человеком. Человеком ли?!
Время на кладбище летело незаметно. Начало темнеть. Теплый, но неприятный ветер усиливался. Пошел мелкий моросящий дождик – авангард будущего урагана. С юга, со стороны горной гряды подтягивались его грозные плотные тучи.
Надо идти. Следак из Москвы ждал Михаила в кабинете на улице Кирова. Пора было заканчивать…
Симонов шел вдоль трассы в сторону центра. Его левая рука крепко сжимала черный прямоугольник кожаной папки, а правая придерживала за козырек офицерскую фуражку. Казалось, усиливающийся ветер готовится снести, утащить его не только с обочины, но и вообще из города. Подхватить, как девочку Элли из «Волшебника Изумрудного города», и забросить куда подальше, в другой мир.
Пролетавшие мимо автомобили нещадно обливали майора грязью. Но ему все было нипочем. Казалось, сильная и жилистая фигура Михаила, несмотря на свою несуразность, была хорошо приспособлена для перемещений в непогоду.
Мимо Симонова быстро проехал и резко затормозил в пятидесяти метрах внедорожник темного цвета. Секунду помедлив, объемный автомобиль немецкого производства дал резкий задний ход и вернулся к Михаилу.
«Блажко!» – узнал машину Симонов и остановился у передней пассажирской двери.
Окно автомобиля спустилось, и Альберт, явно торопясь, замахал рукой майору:
– Михал Александрыч, садись!
– Альберт, проезжай! Я мокрый весь! – Михаилу совсем не хотелось нарушать свое одиночество.
– Да ну, садись быстрее, сейчас весь салон водой зальем. Кому говорю, Миша! Я без тебя не уеду! – Обычно выдержанный Альберт на этот раз произнес слишком много слов. Секунду помедлив, Симонов отряхнул капли дождя с фуражки и опустился на переднее сиденье.
– Что ж ты пешком, да в такую погоду, майор?! Неужели прогноза не слышал?! – Альберт давил на газ, немного, в пределах разумного, превышая скорость. Проезжая мимо спрятавшихся под козырьком поста полицейских, успел моргнуть фарами в ответ на поднятую в приветствии капитаном руку. – Так и воспаление легких заработать недолго.
– Нормально, – сухо отреагировал майор. – Ты куда?
– Да в школу, детей соседских забрать. Сами сейчас не доберутся.
«Хороший мужик. Странно, что депутат. Бог даст, власть заметит, друзья не сдадут – станет городским главой», – подумал майор.
– Высади меня на Кирова.
– У прокуратуры? – Взгляд водителя стал напряженным. Симонов молча кивнул головой. – Сейчас заедем. Ты… про следака слышал?
– С утра напели уже. К нему и иду… еду.
Несколько секунд они молчали, пытаясь заново нащупать тему разговора. Редкие бегущие прохожие и мчащиеся навстречу автомобили создавали ощущение приближающегося коллапса. Водитель и его пассажир как будто сидели в зале большого кинотеатра и смотрели эпизод из фильма-катастрофы, сопровождавшийся первоклассными звуковыми эффектами в виде барабанивших по крыше авто капель.
Проехав мимо двухэтажного здания полиции и дважды свернув налево, внедорожник Альберта оказался на нужной улице. До здания прокуратуры на Кирова, 26 оставалось метров сто пятьдесят.
– Там это… в гостинице у Арсена мест-то нет совсем… много их приехало, – наконец выдавил из себя Альберт, останавливая машину напротив частично облупленного памятника вождю мирового пролетариата.
– Кого? – коротко поинтересовался Михаил, взявшись за ручку двери.
– Москвичей этих. Кто такие, не знаю, но говорят, микроавтобус два раза народ из аэропорта возил.
– Мне это неинтересно, – сухо отрезал Михаил, готовясь выйти из машины.
– Миш, ты это… знай, что мы… мы с тобой, в общем. – Было видно, что Альберт пытается и не может подобрать слова. – Если что… там, за могилкой посмотреть… Ну, ты понял…
Михаил несколько секунд смотрел в глаза своего знакомого, который, в общем-то, не был ему ни другом, ни даже товарищем…
– Спасибо, что подвез. – Симонов резко вышел из машины и направился в сторону дверей трехэтажного серого здания с табличкой «Прокуратура». Автомобиль за его спиной чуть помедлил и сорвался с места, уезжая за детьми в школу.
Казалось, Альберт до последнего момента ждал, что Симонов обернется, поднимет руку в прощальном жесте или слегка улыбнется, чуть поджав губы, как делал это когда-то…
Но он не обернулся.
Максим не любил маленькие города. Почему? Ответа у него не было. Просто не любил. Может, потому, что вынужден был посещать их, катаясь в командировки? Скорее всего. Ведь все его поездки были связаны с чем-то ужасным и смертельным… в прямом смысле этого слова.
Он стоял у большого окна на третьем этаже здания прокуратуры и смотрел на тротуар и площадку у памятника. Небольшие ручейки воды огибали постамент с двух сторон и сливались в большой ручей ближе к концу тротуара. А там, дальше, он объединялся уже с широким потоком на проезжей части и угрожал превратиться в небольшую, но полноводную реку ближе к скверу в центре города.
Лебедев вдруг почему-то задумался о названии улицы, на которой стояло здание прокуратуры. По старой традиции именем большевика из тридцатых в советское время называли минимум по одной центральной улице во всех городах страны. Годы прошли, сменились эпохи, идеологии. Большевики в массовом сознании и в государственном понимании сами стали «врагами народа». А улицы Кирова почти повсеместно остались. Особенно здесь, на Кавказе и в прилегающих к нему регионах. Почему? Потому что именно он приезжал сюда от имени центра устанавливать Советскую власть в далеком восемнадцатом году?
«В одна тысяча девятьсот восемнадцатом…» – уточнил для себя следователь. Ровно сто лет назад. Казалось, он пытался поймать во всем какой-то символизм.
Чаще всего люди даже не помнят, кем
