Шрифт:
Закладка:
Поэтому она и ухаживает за ними — они кажутся ей символами ее самой, бездельницы и отцеубийцы, которая каждое утро распинает кроткого Спаса за собственный счет и ленится даже встать и взглянуть, как Он умирает.
Она забывает или не хочет знать, что символизируют эти цветы не что иное, как ту чистоту, что свойственна, возможно, иным босякам, но с мирскими почестями должна быть признана несовместной.
Успела ли она полить великолепные маки, что вижу я у нее за спиной? Будь то цветы сна, или цветы смерти, они приличествуют этой супруге Ада куда больше лилий. Роскошные на вид, они смердят изнутри. Видны они и на заднем плане, в соседних садах, где другие любительницы сладкой жизни ухаживают за ними с неменьшей любовью.
Господи, это к тебе я обращаюсь теперь с вопросом! Куда ты дел своих бедняков? Господи Иисусе, скажи, где они? Я знаю из твоего Евангелия, что они всегда будут с нами, потому что тебе, хотя ты и Сын Божий, без них обойтись нельзя — потому что не бывает главы без членов и все твои солнца падут с небес в тот день, когда их не станет.
И еще мне известно, что завершить всё суждено именно бедняку, и кто знает, быть может, в эту минуту в какой-нибудь жалкой лачуге он крутит мир на кончике пальца.
Милосердный Иисусе! Не позволь богатым заполонить землю. День клонится к закату, близится ночь. Пошли нам своих бедняков, эти нежные и благоуханные светильники, что освещают Твой рай и таят в себе те потоки и водопады света, то ослепительное море пламени, что лишь Серафимы умными своими очами, быть может, сподобятся лицезреть.
Август
А вот и солнце — только цвет у него, мне сдается, недобрый. Этому юному созданию, чьи голубые ленты придают ему сходство с ребенком девы Марии, не следовало бы задерживаться меж таких солнц, да еще в соседстве этих мрачных древес. Вдобавок она окружена кувшинками — а ведь эти эмблемы целомудрия так и притягивают к себе молнии.
Август месяц вообще полон тайн. Недаром, кроме памяти Петра в Узах и Святого Лаврентия, на него приходятся Преображение, Успение и… Усечение главы. И праздники эти, наводят, сдается мне, на мысли о бедствиях — в особенности последний из них.
Но кто нынче об этом задумывается? После церковного празднования вселенского триумфа Пресвятой Девы дальнейшие календарные даты, можно сказать, уходят в тень — столько сил поглощает это великое торжество! Почти незамеченными проходят Святой Варфоломей в прекрасном пурпурном одеянии и возвышенный повелитель Мансуры и Карфагена на своем ложе из пепла. Забвению предается и Усечение, мученическая смерть человека, единственного в своем роде, которого послал Бог, чтобы свидетельствовать о свете и через которого все люди приняли Веру.
Я трепещу каждый раз, когда вижу, как женщина что-то несет в руках. Даже если это корзина каштанов, собранных в декабре, мне невольно приходит на память Глава Иоанна Крестителя. Я размышляю о двух женщинах, чьими происками Глава эта, несущая на себе несказанное благословение, была отделена от тела, и о других, искавших ее, рыдая от любви, в зловонной клоаке. И я спрашиваю себя тогда, не все ли женщины созданы для того, чтобы нести так или иначе Главу Иоанна Предтечи в своих руках, не в этом ли состоит их подлинное предназначение?
Уходи же скорей, о девушка в голубых лентах. Спасайся бегством, пока не поздно. Не знаю сам почему, но я чувствую приближенье грозы. Убирайся поскорей со своей корзиной и ее содержимым, о дева, внушающая мне ужас!.. Святому Иоанну отсекли голову, чтобы угодить девушке, которая, быть может, напоминала тебя, и сам Святой Фиакр на огненной колеснице вот-вот обрушит на тебя свои громы и молнии.
Спасайся же, умоляю тебя, и, если остался в тебе страх Божий, укройся в ближайшей церкви. Припади, как маленькая девочка, к подножию алтаря, и молись, как умеешь, за тех, кому не ведом Предтеча, пока ветры и грозы терзают несчастный мир, отсекший Крестителеву Главу.
Сентябрь
А вот и еще одна рыжая с цветами в руках — только цветы ли это? У нее странный взгляд: она смотрит на меня так, словно я собираюсь судить ее. Увы, бояться за нее мне не приходится! У меня, наученного горьким опытом, нет на ее счет и тени иллюзий. Воплощенная пошлость и посредственность! Где найти в наши дни существо действительно извращенное, героиню Бальзака или Барбе д’Оревильи, красавицу, снюхавшуюся с чертями, способную спрятать в цветах на страх доверчивым душам какую-нибудь адскую реликвию?
Обстановка, надо признать, наводит на мысль о романтических переживаниях. Мы находимся посреди обширного парка, в аллее, словно созданной для прогулок инфанты, — грандиозное и банальное зрелище! Но сколько тщеты во всем этом! Только представьте себе бесчисленных кастелянш, каждая из которых десятки лет провела за конторкой, делая заказы и выписывая счета, — женщин, все чувства которых исчерпываются выражениями вроде: «Итого, месье…», или «Я имела честь получить Ваше…», или «Я переведу на Ваш счет такую-то сумму в такой-то срок…» Стоит ли ожидать шекспировских страстей от существ с сердцами и мозгами наподобие этих!
Так что я не стану тревожить тебя, моя душенька, среди блеклых георгинов под рябиновым деревом. Не стану любопытствовать ни о том, что у тебя в руках, ни о том, что у тебя в мыслях, уверенный, что ответ будет один — ничего.
К тому же близится пора смерти. Только что родилась Дева Мария, и Церковь готовится к Воздвижению Креста Господня. К чему теперь любые формы искусства, любые поэтические полеты? Пришла осень. Природа утратила волю к жизни, утратила безвозвратно. Всё, что вы зароете в землю, останется там, если это не умерший христианин, навсегда. На растения ныне больно смотреть. Могут ли женщины, которые едва ли лучше цветов, сохранить посреди этой вселенской агонии некий призрак победы?
Поэтическая традиция, рожденная в Бездне, что разверзается под возвышенными Истинами, которые мы ныне утратили, внушает нам, будто торжество женщины заключено в ее тайне. Тайне ее очей, ее уст, ее жестов и так далее. Тайне, добавил бы я, ее несуществующих мыслей. Каким
