– Пойдемте, Аполлон Григорьевич!

– А как же Зиночка? – пролепетал антрепренер.

– Зиночка? – удивился в своем углу поручик.

– Пойдемте! Этого достаточно, – устало повторил Азаревич и направился к двери.

Они прошли обратно темным коридором. Теперь смешков, голосов и возни уже не слышалось.

В шляпной мастерской за прилавком стояла та самая дама в изумрудном платье. Сейчас ее плечи были укрыты полупрозрачной косынкой мышиного цвета. Она была явно взволнована, но старалась не показывать этого. По другую сторону прилавка теребил в руках какую-то модную вещицу из кружева и перьев мужчина в щегольской норфолкской клетчатой куртке. При виде Азаревича и Анненского он положил шляпку на прилавок и вышел вслед за ними.

У кареты незнакомец догнал сыщика:

– Ваше высокоблагородие! Что прикажете доложить начальству?

– Доложите в Москву, что господин Анненский подозреваемого не признал. Я, в свою очередь, в докладе наверх отмечу расторопность ковровского полицейского участка. Благодарю вас! Вы были на высоте!

И Азаревич, ответив на прощальное приветствие полицейского агента, запрыгнул в экипаж.

– Все-таки это не он, – вздохнул у него за спиной антрепренер.

– Не он. Тем не менее, Аполлон Григорьевич, со своей ролью в освидетельствовании личности этого типа вы, будем считать, справились. Так что позвольте поздравить вас с премьерой! – и воролов протянул Анненскому руку, помогая тому забраться внутрь.

«Было бы с чем поздравлять! К чему мне эти незаслуженные овации?» – мрачно думал антрепренер, утопая в мягком сиденье. Он всю дорогу более не проронил ни слова и лишь глядел сквозь залитое дождем окно кареты на то, как проплывает мимо серая грязная улица, ведущая к вокзалу.

Глава III

Таких громких названий, как «игорный дом», Кострома не знала. Местные высокие чины гордились своим скромным и благолепным городом и брезгливо морщили носы, если непосвященный собеседник спрашивал их о том, где тут можно провести вечер за ломберным столиком. Здешняя газета публиковала заметки о построенных переправах, мостах, сотнях засеянных пшеницей десятин, и никогда в ней, в отличие от столичных изданий, нельзя было встретить скандальных статей о том, как проигрываются дотла и в прах разоряются богатейшие семейства. Казалось, костромская жизнь застыла в спокойном, тягучем, почти затянувшемся тиной русле жизненной реки, где так спокойно и сладостно можно было наблюдать за рассветами и закатами, не боясь пучины житейских невзгод.

Однако так было лишь на первый взгляд. Иногда прохожие замечали, что несколько дней в неделю городская гостиница освещается куда ярче и дольше, чем в другие дни: окна первого этажа светились желтым светом до самого утра. Этим обстоятельством не интересовались ни городовой, ни градоначальство, ни заезжие ревизоры. Более того, иной раз в эти сверкающие огнем ночи всех их можно было встретить в числе наиболее уважаемых посетителей.

В ночь с пятого на шестое октября в небольшой зале, заполненной клубами плотного табачного дыма, снова было людно. С люстр под потолком сквозь дым пробивался свечной свет, нервный от сквозняка из форточек, приоткрытых в высоких узких окнах. В полумраке залы зеленели столы, за которыми пылали, не утихая, карточные битвы. Группки зрителей с бокалами в руках время от времени переходили от стола к столу, наблюдая то за одной, то за другой баталией. Тут не было ни закусок, ни женщин, ни веселых бесед, ни крепких анекдотов. Лишь иногда соперники обменивались сквозь зубы шуткой-другой, но это были напряженные саркастические замечания, подобные ударам дуэльных клинков. И только в конце партии все откидывались на спинки стульев и позволяли себе рассмеяться, попросить вина, достать табакерку или портсигар, чтобы, сделав глоток или затянувшись ароматным дымом, прикинуть свои шансы в следующей карточной схватке. Покидать комнату никто не спешил.

Двенадцатый час игры давался Арсению Валериановичу Юрову на редкость легко. Сноровка! Тут уж ничего не скажешь! И опыт. В таком деле главное – беречь силы. Правда, сейчас это было несложно. Первое время в его игре нет нужды сосредотачиваться на картах и пользоваться своими «секретами»: для того, чтобы взвинтить ставки до нужной степени, сперва надо больше проигрывать, нежели выигрывать.

За столом с ним сидели еще трое. По правую руку от него теребил карты и собственные рыжие кудри высокий крепкий унтер-офицер, с которым поручик Юров познакомился вчера в привокзальном буфете. Офицер очень заинтересовался перстнем князя Амилахвари, которое Арсений Валерианович выиграл на днях в Москве. Верзила в потертом мундире и мятой рубахе, пожалуй, в конец проиграется в надежде выманить у него эту побрякушку!.. Его можно очистить походя, поблескивая перед ним перстнем на пальце, как морковкой перед ослом! Будет легко и даже несколько скучно. Пока же, чтобы и эта рыбешка не сорвалась с крючка, Юров проиграл ему полсотни червонцев.

Напротив поручика сидел местный дворянчик, некто Проскурин – молодой франт во фраке английского сукна и английских перчатках. Сперва он с пафосом болтал о каких-то лекциях в Париже и шутил, перемежая в разговоре русские, французские и английские фразы. Сейчас же перчатки на его дрожащих руках были перепачканы сигарным пеплом и пятнами от красного вина. Франт был бледен: он явно проигрывал.

Слева от Юрова расположился третий игрок – немолодой солидный купец в атласном жилете с массивной золотой цепочкой, украшенной многочисленными брелоками. Внешне он походил на льва. Его движения были медленными, уверенными и спокойными. Было видно, что он привык играть по-крупному, выигрывать и проигрывать по-крупному, и ничто не могло вывести его из себя. Его Юров решил оставить напоследок. Ставки купца будут хорошим завершением этой ночи и всего этого непредвиденного вояжа в благословенную Кострому.

Да, после довольно успешного визита в Москву и наверняка удачной сегодняшней ночи Арсений Валерианович ненадолго объявится в Санкт-Петербурге, а оттуда прямехонько в Висбаден – туда, где климат даже зимой нежнее немецких пирожных, а игорные заведения ломятся от денег, как сокровищницы Соломона…

Он снова проиграл. Это правильно: до этого он немного пощипал дворянчика, так что нужно было соблюсти меру. Унтер-офицер, также проиграв эту партию, вышел из-за стола, обещая скоро вернуться. Его место занял щеголеватый молодой купчик.

Юров приосанился и начал метать. Невзначай он поправил воротник кителя, коснувшись пальцем искусно пришитой под воротником и невидимой для постороннего глаза штапельной подушечки размером с пуговицу. В подушечке был «бальзам» – его собственное изобретение: смесь конопляного масла, камфары и стеарина. Теперь легким движением пальца можно было едва-едва пометить нужные карты. Много вечеров пришлось потратить Арсению Валериановичу на опыты и упражнения, чтобы блеск «бальзама» был заметен только ему одному и только на