Император, прекрасно слышавший беседу юношей, в великом смятении от слов третьего вошел к ним в комнату и, скрыв сердечную скорбь, сказал им:

– Ну, какие прекрасные беседы у вас ведутся?

Юноши с поклоном отвечали, что на ту пору ни о чем не беседовали и намеревались, кончив обед, выйти из-за стола; но он настойчиво просил объявить ему, о чем были разговоры, уверяя, что слышал их, прежде чем войти, так что они, не имея ни возможности, ни умения скрыть правду, изложили ему по порядку все, о чем была у них речь. Проведя таким образом с ними некоторое время, император вернулся в свои покои и, немедленно велев прийти человеку, ведавшему его погребом, вопрошал, в какой части страны сделано то вино, что поутру послано от него юношам, и, выслушав все, велел позвать к себе владельца виноградника. Когда тот явился пред его очи, император спросил, издавна ли виноградник, за которым он ухаживает, был виноградником, или только недавно земля с постройками или невозделываемые поля возвращены в обработку, и услышал в ответ, что там, где ныне растет виноград, производящий вино столь драгоценное, двести лет тому назад было кладбище и гробницы с мертвыми телами. Убедившись, что слова первого юноши были правдивы, он захотел удостовериться и в том, насколько истинны речи второго, ибо насчет утверждения третьего не было нужды ни у кого справляться, затем что владыка и сам знал, что сын его советника казнен по своим преступлениям. Приказав позвать пастуха его стада, император спросил, чем был откормлен ягненок, которого он нынче велел заколоть к своему столу, на что пастух, побледнев и весь дрожа, отвечал, что ягненок, как он совсем еще нежного возраста, ничем другим не питался, кроме материнского молока.

Но император, догадавшись по приметному в пастухе страху, что тот не открыл ему правды, сказал:

– Поистине, я вижу, что ты мне лжешь, а посему обещаю, если сей же час не объявишь правды, немедленно предать тебя жестокой и горькой смерти.

– О государь, – отвечал пастух, – смилуйтесь надо мною, и я расскажу вам правду.

Император ему это обещал, и пастух молвил:

– Государь, когда ягненок был еще совсем махонький, его мать паслась однажды на поле, отошла далеко, и волк ее унес; случилось так, что сука, которую я держу, чтобы охранять стадо, на ту пору ощенилась, и я, не находя, как лучше вскормить ягненочка, приложил его к сосцу моей суки, и он так на ее молоке вырос, что я его, сочтя достойным вашего стола, заколол, поутру отнес вам и передал вашему мажордому.

Выслушав это, император начал и вправду верить, что эти юноши, имеющие разум столь возвышенный и достойный, наделены пророческим даром; и, отпустив пастуха, он вернулся к юношам и сказал:

– Все, что вы мне поведали, оказалось правдой, и я уверен, что по столь благородному и высокому качеству, как искусность в догадках, трех других человек, подобных вам, в целом свете не сыщешь. Но скажите, сделайте милость, какие приметы обнаружились нынче у вас за столом, чтобы по ним можно было представить все то, о чем вы мне поведали?

В ответ старший сказал:

– О том, сир, что вино, которое нам сегодня подали, сделано из винограда, выросшего на кладбище, я догадался по тому, что, едва выпив первый бокал, ощутил, как меня охватили глубокое уныние и меланхолия, хотя обыкновенно сердце человеческое от вина делается веселым и радостным; из сего я заключил, что вино, оказавшее на меня такое действие, не могло произойти из какого-нибудь другого места, кроме как с кладбища.

– А я, – прибавил второй, – съев несколько кусков ягненка и почувствовав, что во рту у меня чрез меру солоно и полно пены, понял, что ягненок был вскормлен не каким иным молоком, как только собачьим.

– И так как, сир, – продолжил третий, – я догадываюсь, что вы с великим нетерпением ждете услышать и от меня, как мог я угадать помыслы вашего советника, полного враждебности к вашей императорской особе, знайте, что, когда третьего дня вы рассуждали о наказании злодеев, а мы находились пред вами, я увидел, что ваш советник вдруг переменился в лице. Глядя на вас недружелюбно, он, охваченный жаждой, попросил испить воды, а ею обыкновенно освежают печень. Из этого я вывел заключение, что вы нанесли ему обиду не меньшую, чем казнь сына.

Император, понимая, что юноши в каждом случае говорили правду, весьма этим встревоженный, отвечал ему:

– Я более чем уверен, что дело обстоит именно так, как ты мне о том поведал, и что у моего советника в мыслях не что иное, как намерение меня убить в отмщенье за сына, которого я по его преступлениям справедливо приговорил к смерти. Но как может статься, чтобы я добился признания из его уст? Ибо я полагаю, что, даже подвергни я его жесточайшим мучениям, он мне ни слова не скажет; а не имея собственного его признания, я не смогу по справедливости его осудить. Зная, однако, что вы наделены прекраснейшим остроумием, я уповаю благодаря вам отыскать к сему средство.

– Средство, сир, – отвечал юноша, – под рукою, если вы изволите последовать моему совету. У вашего советника, как я слышал в разговорах, есть любовница, которую он весьма жалует и всякой своей тайной с нею делится. Если вы найдете способ дать знать этой женщине, что пленены страстью, так что чувствуете себя при смерти, и что нет ничего такого, чего бы вы ради нее не сделали, лишь бы она была снисходительна к вашей любви, поскольку у нее, как обыкновенно бывает с женщинами, волос долог, а ум короток и поскольку она почитает себя красивою, то легко уверится, что вы жаждете от нее любовного дара. Так как вы ее государь и владыка, я полагаю, она незамедлительно отдастся вам во власть, и таким образом, я уверен, обо всех кознях, какие ваш советник строит в сердце против вашей особы, вы сможете дознаться из его собственных уст.

Безмерно понравился императору совет юноши; найдя рассудительную и мудрую посланницу, он, изображая пылкую любовь к женщине своего советника, открыл этой посреднице свои помыслы и велел сей же час сослужить ему службу. Она, скорая в исполнении, улучила возможность остаться наедине с той женщиной и открыла ей волю владыки, сказав, что он легко мог бы получить ее в полную свою власть или казнив советника, или велев слугам ее похитить; так как, однако, это казалось бы поступком тирана, а не государя справедливого и человеколюбивого, он не хотел прибегать в этом деле к насилию, но только любезно просить ее, чтобы согласилась на его желание. Возлюбленная советника, слыша такие речи вестницы, обратила к ней бесконечные мольбы, чтобы та воздала владыке бесконечные благодарности за любовь, которую он к ней питает, присовокупив, что, будучи женщиной столь скромного звания, пребывает в великом изумлении, как это он устремил свои помыслы к столь низкому предмету, и что она тем не менее готова во всем ему угождать; но, будучи строго охраняема советником, видит к тому единственный способ, который готова открыть, если, однако, вестница сперва поклянется, что передаст ее слова одному лишь императору.

Вестница торжественно в том клялась, и женщина начала такую речь:

– Надобно тебе знать, что советник, в чьей власти я нахожусь, питает против императора, нашего государя, враждебное и жестокое намерение и обращает свои помыслы лишь к тому, как бы его убить, для чего приготовил отравленное питье и ждет случая учинить для императора пиршество, где и умертвить его; об этом замысле ведомо мне одной; и хотя я уже думала непременно известить императора о столь тяжком злодеянии, однако доныне мне не представлялось такого случая. Итак, объяви ему обо всем, предупредив, что, когда ему в конце пира, который задаст советник, поднесут хрустальную чашу с питьем, он ни в коем случае не должен ее принимать, затем что она будет растворена ядом; и пусть заставит испить из нее самого советника, дабы таким образом, наказывая преступление, лишить его жизни, а меня исторгнуть из рук злого изменника и впредь всегда располагать мною по своему желанию.

Посланница, внимательно выслушав все, что поведала ей возлюбленная советника, простилась с нею и, немедленно вернувшись к государю, изложила