ходила на уроки, делала домашнее задание, гуляла с друзьями и подругами, встречалась с Антоном, но меня постоянно не покидало ощущение, что всёе, что я делаю, что меня окружает — всё пустое, ненужное, чуждое. Ничего не вызывало раздражения или слабости. Я практически страдала какой-то безвыходной тоской, хотя минут безделья, кажется, не выпадало. Тем не менее, стоило мне оказаться одной, как хотелось лезть на стену. И это заметно сказывалось на учебе — я, хоть и готовилась к урокам, но почти не могла слушать своих учителей. В самые невыносимые моменты мне хотелось рассмеяться им в лицо, зашвырнув учебники в самый дальний угол кабинета.

Домашние работы я сдавала четко и полностью выполненные, так что учителя относились к моим «снам» и «витаниям в облаках» во время занятий как к запоздалому переходному возрасту и, кажется, даже не особо огорчались этому — класс я никогда не тянула, забиякой не была, да и пофигизмом совсем не страдала.

Ох, если бы ещё наш историк Левин так же думал! Ага, держи карман и даже двумя руками, или даже тремя, если мутировать сможешь! Ну, а если всё-таки сможешь, то все равно машиночку для заката губ лучше будет держать в запасе и — желательно — при себе.

Как проклятие, первый урок истории был в среду, как раз когда я ещё не успела прийти в себя, но и вроде только начала привыкать к чувству «отвалите-от-меня-все». Во время одной из коротких лекций я слишком засмотрелась на доску, куда выписал Михаил Сергеевич своим ровным почерком новые даты. Слишком ровным и чётким… До безобразия чётким…

— Соловьёва, ты где? — резкий стук ручкой по парте вместе с полушепотом, скользнувшим у самого уха. Я так дернулась от неожиданности, что одноклассники, что необычно для урока Левина, даже начали смеяться. — Мы-то все тут!

— П-п-простите! — я дала петуха, испуганно посмотрев на своего преподавателя.

— Михаил Сергеевич, она себя не очень хорошо чувствует последние дни… — улыбнулась Марина с такой милой улыбкой, что беспокойство во взгляде на меня я чуть не пропустила. Я сглотнула, предчувствуя бурю, и не зря — учитель тоже улыбался, хоть и слабо.

— Внеклассные занятия, — скривил губы Левин, отходя от меня к своему столу. Кто-то позади охнул. — До конца недели. Каждый день после уроков. Я предупрежу вашего классного руководителя.

— Но ей просто… — решила заступиться за меня Марина, но через секунду мгновенно замолчала.

— Если вы себя плохо чувствуете — сидите дома и лечитесь. Пришли заниматься — будете заниматься! — голос учителя был спокоен и холоден, как мороженое, завалявшееся в самом дальнем углу холодильной камеры. — Кто-то хочет составить Соловьёвой кампанию? — в тишине, возникшем в кабинете и кашлянуть никто не посмел. — А теперь продолжим урок…

Поняв, что хуже уже не станет, я пролежала до конца урока на парте, делая лишь вялые попытки хоть как-то нагнать класс. Как только прозвенел звонок, я всё равно подошла к более молчаливому чем обычно Михаилу Сергеевичу. Оказавшись к нему ближе, я ощутила его напряжение и нетипичное раздражение.

— Ваше наказание не обсуждается, — скупо проговорил он, доставая для нового класса учебники и методички.

— Михаил Сергеевич, пожалуйста, у меня правда… Мне с выходных сложно концентрироваться… Но не стоит… — я сглотнула, теперь разглядывая учительский стол. — Скоро всё пройдет…

— Я терпелив. Подожду, — кивнул мужчина, снимая очки и поджимая губы. — Учиться никогда не поздно. Заодно отоспишься. Да и самообразование тоже пойдёт тебе на пользу. Жду сегодня после… седьмого урока в этом же кабинете. Не придёшь — на следующем уроке будет «внезапная» контрольная работа. Не думаю, что класс будет счастлив от этого.

Я только пискнула от наглости, хотя хотелось топать и выть от настолько крутого поворота. Каша в голове только подливала масла в огонь. Видимо, Левин и сам увидел, что перегнул палку, поэтому стал немного мягче. Сцепив пальцы в замок, он пожевал губы.

— Это для тебя. Дисциплина тебе сейчас нужна. Поэтому это — всего лишь помощь. Упустишь раз — и больше не исправить, — Михаил Сергеевич не смотрел на меня, но и не нужно было.

— Я приду, — сжав кулаки, глухо произнесла я, проглотив неприятные слёзы обиды.

— Вот и хорошо, — с явным облегчением согласился Михаил Сергеевич, а я, сжав зубы, пошла на следующий урок, чувствуя себя хуже некуда. Литературу я кое-как проспала, смутно вспоминая всё, что мне привиделось под ностальгическую песню во время школьного похода.

Следующие полтора часа я ковырялась в учебнике истории как в не очень-то вкусной еде. Другие ребята уходили домой, с молчаливым сожалением поглядывая на меня, а мне приходилось сидеть в одиночестве и учить параграфы, которые не так давно рассказывал учитель. Сам Левин читал какие-то записи, отмечая что-то на отдельном огрызке бумаги. Серьёзный, как обычно, ни улыбки тебе, ни какого лишнего движения…

…Перо скользит по бумаге, изредка окунаясь в чёрно-синие чернила. Я искоса наблюдаю за чужой работой, молчаливо восхищаясь усидчивостью писца. Тень, крепкий солдат, носящий за спиной двуручный меч, наконец-то остался в коридоре и не выдавал своё присутствие раздражительным сопением и запахом костра, присущим, наверное, только ему. Да и моя Тень, мастер хлыста и ножей-спиц, отсыпается в своей комнате. Всё-таки даже таким выносливым ребятам нужно время от времени вести себя как детям.

— Попалась скучная книга? — тёплый улыбчивый голос интересуется моим бездельем. Перо перестало царапать материал и застыло в ожидании новой работы.

— Я это уже читала. И цитировала тебе прошлый раз самую полезную и жуткую часть, — я капризно надуваю губы, прикрывая том, заботливо одетый в кожаную обложку с вышивкой разноцветными нитями.

— Разве? — кончик пера заглядывает в чернильницу и продолжает свой танец.

— «Слеза Императора», — меня от неприязни даже передергивает. — Ужасный состав. Его изобретателя следовало бы поить этой мерзостью, пока не перестанет биться сердце…

— Недолго бы пришлось. Верное название. Одна капля — и ты перестаешь дышать… — голос стал задумчивым, словно пожалел о теме разговора. Через несколько мгновений молчания тишина была прервана. — Верни книгу на место, родная. Посмотри вон ту, на предпоследней полке.

— С нефритовой рыбкой на корешке? — я ставлю прежнюю книгу на стеллаж и без труда двигаюсь вдоль полок, ласково касаясь резьбы и украшений на обложках.

— Нет, рядом. Аметистовый ирис, — в голосе столько нежности, что хочется обернуться и посмотреть на обладателя улыбки. Но я не хочу отвлекать его от работы, поэтому послушно беру предложенную книгу, рассмеявшись от одной надписи-вышивки на обложке.

— Сказания Чёрного леса! Легенды! — я прижимаю книгу к груди и, придерживая подол платья, схожу с подставки на ковёр, утонув в его длинном ворсе. — А не рано ли?..

— Не рано, — писец за столом усмехается, вновь зацарапав