в городе, но и арестованные охранялись слабо. В. Лукъяновской тюрьме пришлось оставить весь караул и персонал старый, назначив только своего комиссара, который оказывался совершенно бессильным что-либо предпринять, и арестованные контрреволюционеры и бандиты чуть ли не в тот же день исчезали из-под ареста. Ко всему еще присутствие в городе войск и особенно штаба Муравьева, отказывавшегося подчиняться распоряжениям Народного Секретариата Советов Украины, усложняло организацию охраны.

Штаб Муравьева расположился в центре города и, не считаясь совершенно с постановлениями Исполкома Киевского Совета Раб. и Солд. Депутатов и Ревкома, наводил порядок в городе по-своему. Приказами штаба Муравьева, сыпавшимися как из рога изобилия, заклеивались буквально все свободные места на зданиях и телеграфных столбах. Приказы большей частью шли вразрез с постановлениями местной Советской власти. А по улицам города раскатывал на автомобиле Ремнев – весьма сомнительный субъект, пролезший в штаб Муравьева – с вооруженной группой и, держа винтовки наизготовку, останавливали извозчиков и автомобили, требуя от имени Советской власти предъявлять документы и сдать оружие, если таковое имеется. Этим налетам подвергались не только обыватели, но и ответственные советские работники. В первый же день приезда в Киев, возвращаясь с заседания Исполкома, мы были остановлены мчавшимся на нас автомобилем, с которого неслись грозные крики: «Стой, или будем стрелять!» Нас окружила группа человек в 5–6 вооруженных людей, направив в упор на нас оружие. На наш вопрос: «В чем дело?», последовал приказ: «Руки вверх», а к нам подошел сам Ремнев. После осмотра наших документов самочинная «охрана» быстро вскочила в автомобиль и полным ходом умчалась. Все вместе наводило панику на население и давало повод обывателям, меньшевикам, бундовцам и эсэрам кричать об анархии в городе, вызванной властью большевиков. Эти крики с особой энергией подхватывались ставленниками Ц. Рады, продолжавшими подпольно вести свою работу против Советской власти. Необходимо упомянуть, что с победой революционных масс только министры Ц. Рады бежали, но все чиновники Генерального Секретариата и все контрреволюционные силы, собравшиеся под крылышком Центральной Рады, остались в городе и, «бессильные в открытом бою, они прилагали все усилия к тому, чтобы восстановить против Советской власти широкую обывательскую массу». Их работа значительно облегчалась гуманностью Киевского Исполкома Совета Раб. и Солд. Депутатов и тактикой ответственных партийных товарищей.

Городская Дума продолжала существовать, представляя из себя оплот всех контрреволюционных сил, объединившихся вокруг Ц. Рады. Заседания ее происходили чуть ли не ежедневно и в большинстве случаев конспиративно, под видом экстренных заседаний, так что большинство принимаемых решений оставались скрытыми от советских работников. Детище Городской Думы – Продовольственная Управа – держала в своих руках все дело снабжения населения продуктами питания, так как Исполком Совета Раб. и Солд. Депутатов хотя и избрал 30 января продовольственный комиссариат, на который возложил всю организацию продовольственного дела в гор. Киеве, оставил, однако, Городскую Продовольственную Управу в прежнем составе, как исполнительный орган Продовольственного Комиссариата. Таким образом, отцы города, рьяно поддерживавшие Ц. Раду, активные враги Советской власти, имели возможность беспрепяттовенно и бесконтрольно организовывать свои силы и вести работу против Советской власти.

Все мелкобуржуазные социалистические партии, представители которых являлись активными деятелями Городской Думы, объединились в ней с октябристами и кадетами и образовали единый фронт контрреволюции. Имея свою прессу, Киевский Исполком закрыл только буржуазные и черносотенные газеты, оставив демократические и «социалистические», – и они повели открытую кампанию против «большевиков» и всех их мероприятий.

Украинские демократы из «Новой Рады», «информируя» население, пишут: «В тот час, когда царит физическая сила, как бы она себя ни называла, не может быть полного и всестороннего освещения событий». А их друзья из «Neue Zeit» разъясняют, что должно скрываться под полным и всесторонним освещением: «теперь большевистский террор уничтожил все завоевания революции на Украине. Он, правда, восстановил единство российского фронта, но еще большой вопрос, какого фронта – всероссийской революции или всероссийской контрреволюции». А «социалисты» из бундовского «Фольксцайтунг» авторитетным заявлением своего лидера, М. Рафеса, предостерегают своих товарищей от участия с «большевиками в их анархической работе», дабы не брать на себя ответственность за «террористические и анархические действия захватчиков», так как «каждый серьезный человек поймет, что расстреляна, в Киеве не контрреволюция, а революция». Сотрудник той же газеты Фукс с упреком спрашивает своих читателей: «Неужели большевистская отрава прошла в сердца и уши также и еврейского пролетариата и они с удовлетворением встретят освобождение, которое будет принесено им штыками с севера?»

Контрреволюционную работу так называемых социалистов и деятелей Городской Думы активно поддерживали ставленники Ц. Рады из наших же комиссариатов.

Народным Секретариатом Советов Украины принято было решение развернуть немедленно все комиссариата, используя уже существующий государственный аппарат. Все государственные учреждения, переименованные Ц. Радой в министерства, за время господства Генерального Секретариата были украинизированы путем замены ответственных служащих своими ставленниками. С падением Ц. Рады все служащие министерств остались на местах. По упорно циркулировавшим в городе слухам, все ответственные служащие получили от Генерального Секретариата плату золотом за несколько месяцев вперед и директивы оставаться на местах, стараясь всячести взрывать работу Советского правительства изнутри, и ожидать быстрого возвращения министров Ц. Рады обратно в Киев. Эти слухи подтверждались тем, что даже заведующие различными управлениями, «щирые украинцы», делавшие вид, что русским языком они владеют с трудом, с переездом Советского правительства начали сами заявляться в кабинеты Нар. Секретариата с докладами о положении дел во вверенных им управлениях и за получением директив от Советских комиссаров.

Впечатление они производили гнуснейшее и не внушали большинству товарищей ни малейшего доверия. Но увольнять их Народный Секретариат считал нецелесообразным – во-первых, за отсутствием другого кадра служащих, во-вторых, считал, что с увольнением мы их теряем с глаз, а наблюдая в учреждении, имеем возможность, в случае нужды, принять более решительные меры.

С этим мнением не все Народные Секретари были согласны. Несогласные товарищи указывали, что при таком положении, по существу, аппарата не будет, а будет внутренний шпионаж и контрреволюционный контроль всех действий Советского правительства и что лучше иметь 10 служащих, на которых можно положиться, чем 100 человек явных врагов.

Но так как это было решением большинства, то пришлось вести работу при старом составе, давая незначительные поручения начальникам управлений и проводя решения через технический аппарат, обходя начальников. Это не только затрудняло работу, но создавало крайне неустойчивое положение комиссариатов, которые строились на песчаном фундаменте.

И не только в комиссариатах, но и во всех государственных организациях ставленники Ц. Рады остались на местах. И вся эта петлюровская свора начала действовать единым фронтом, стараясь использовать продовольственный и финансовый кризис, созданный министрами Ц. Рады, против Советской власти.

С первого часа работ Народного Секретариата в Киеве его приемные стали осаждаться делегациями от всевозможных организаций с