Шрифт:
Закладка:
Но в первую очередь, потому что мне этого хочется. Я нащупываю грудь агента СИБ и ухватываю рукой пуговицы на жакете. Раздается треск ткани, во все стороны летят пуговицы, Ирина Васильевна пыхтит и пытается сопротивляться, она даже кусает меня за руку…
— Обожаю Имперскую Службу Безопасности! — говорю я, срывая с нее рубашку: — Вы такие горячие. Скажи «нет», пожалуйста!
— Нет! Прекрати! Хватит! Стой!
— Да, вот так. Спасибо. Можешь сопротивляться сильнее, как будто я тебя насилую? Ага, молодец. Или поиграем в следователя СИБ и обвиняемого? Это идея! Кричи, зови на помощь… сопротивляйся… а я буду тебя грязными словами называть, дорогая.
— Хватит! Помогите! Ай! Ты… ты не посмеешь! Ты… ты знаешь, что с тобой потом будет⁈ Стой! Нет! Не туда… умоляю! Я еще…
— Твой рот говорит «нет», а твое тело говорит «да». — наконец цитирую я классику: — Ах ты грязная, похотливая шлюшка… держу пари ты и в следователи СИБ пошла только для того, чтобы тебя насиловали подозреваемые, а?
— Нет! Это не так! Отпусти! Ааа! На помощь! Влад! Константин Георг… евич…
— Вот так… попу подними, мне неудобно…
— Господи!
— Нет, не он и…
— Уваров! — еще один крик. К сожалению, этот голос не агента СИБ Ирины Васильевны. Это голос генерала Троицкого. Какая жалость, эти господа и дама из СИБ не поставили звуконепроницаемый купол вокруг палатки как в прошлый раз, а Ирина Васильевна Горгона — довольно шумная особа.
— Господин генерал! Спасите!
— Константин Георгиевич, мы же заняты…
— Честно говоря я нахожусь в смятенных чувствах, — признается генерал: — у вас все по обоюдному согласию?
— Да!
— Нет!
— Твой ротик говорит «нет», а тело говорит…
— Господи Иисусе, Уваров, должны быть какие-то границы в твоей похоти. Отпусти сотрудника СИБ немедленно! Если у вас чувства, то вечером потом в палатку к ней зайдешь, а не в Штабной, на моих бумагах!
— Так точно… — с неохотой отпускаю агента Ирину Горгону. Все-таки у легкой кавалерии талант появляться не вовремя. Второй раз, генерал Троицкий, второй раз!
Глава 24
— Убить! Прямо на месте! Скотина такая! — бушевала Ирина, раскидывая вещи по палатке: — Как он посмел⁈ Урод! Я прямо сейчас на себе его лапы чувствую!
— Конечно, — кивает он ей: — конечно. Вот сейчас прямо пойдем и убьем его. Прямо в палаточном городке, где лейб-гвардии его Величества больше, чем блох на собаке. Под носом у Троицкого. Успокойся Ира, ты же профессионал.
— Тссс… — прикусывает ноготь на большом пальце Ирина, присаживаясь на кровать: — но что-то можно же сделать! Он же неуправляем! Угроза для династии и государственного строя!
— Ну не преувеличивай. То, что он тебя за ляжку подержал еще не значит, что он государственный изменник. Обычный гусар, тупой и непосредственный. Да еще и память потерял. Меня вот намного больше связь этой Мещерской с Троицким волнует, уж больно старый пень ее защищает. А Троицкие давнюю дружбу с Кольцовы-Мосальскими водят, вот тебе и альянс. Ладно что Мещерская отреклась от родовых земель да титула, а все равно в монастырь Святой Елены не пошла. Предпочла Восточный Фронтир. Чем не повод для мести? — задумчиво проговорил он: — Вот куда думать надо. Да и с Прорывом… решать. А про Уварова твоего — пока отставить думать. Он и Мещерская тут герои… пока. Да еще и Высший Родовой Дар… вызовут его в столицу, ко двору показаться, все-таки Высший Родовой не каждый день проявляется. Вызовут ко двору, а там он и останется. С его характером — очень быстро на дуэль нарвется с кем-нибудь, кого Родовой Дар такого уровня не смутит.
— Он — угроза для всей страны. Для престола, — упрямо нахмурилась Ирина: — я это чувствую! Интуитивно.
— Прекрати преувеличивать. — морщится он: — Какой у него дар? Сила и временная неуязвимость к физическому воздействию? Очень ограниченный дар, его дед таким обладал, Семен Велесович. В свое время в битве при Колыницах он себя сильно не проявил. Был ранен молнией и выбыл в тыловой госпиталь.
— Его дар эволюционировал. — говорит Ирина: — Все говорят, что в бою его не брала кислота тварей и этот… огненный маг, который — тоже ему повредить не мог.
— Все-таки тебе помягче надо, Ирочка, зачем ты так над этим магом издевалась? — качает он головой: — Мягче, мягче работать надо. Зачем его до такого доводить? Он же дворянин, благородных кровей, а ты…
— Терпеть не могу этих благородных, гнилые все через одного. — фыркает она: — Ты же знаешь мой психопрофиль, меня сюда специально направили дворянчиков на место поставить, Мещерскую прижать… а этот Уваров… с-с-скотина!
— И на старуху найдется проруха, — вздыхает он: — потому я и говорю тебе лошадей придерживать, где можешь просто поговорить — просто поговори, не надо всюду свой глаз пучить и заставлять дворян столбовых под себя ссаться. Он же может и вспомнить потом.
— Не вспомнит. Никто не вспоминал, — машет она рукой: — вот только Уваров этот… урод!
— Да прекрати ты уже заводиться, сама же виновата. Сама выдала команду непонятную, у тупого гусара сработала внутренняя ассоциация с сексом, а гусары привыкли так… нахрапом барышень брать, вот и…
— Не давала я такой команды! Не давала! — вспыхивает она: — Ты думаешь я могла перепутать⁈ Влад, ты меня знаешь…
— Именно, потому что знаю.
— Нет, ты не понимаешь… — качает она головой. Прикусывает губу. Закрывает глаза и делает глубокий вдох, наполняя себя праной и успокаиваясь. Открывает глаза.
— Знаешь, в чем наше различие, господин следователь? — спрашивает она у Влада спокойным голосом: — Знаешь в чем оно? Нет? Так вот, Влад, ты сюда прикомандирован, потому что у тебя Дар полезный для нашей службы. Родовой Дар… комбинация двух родовых ветвей… ты просто создан для службы плаща и кинжала. Но ты, дорогой мой напарник, из них. Из благородных. Из аристократов. Ты родился уже с серебряной ложкой во рту. Ты богат, успешен и я даже не хочу знать что с тобой случилось, что ты в СИБ пошел.
— Ирочка, ты не знаешь, о чем говоришь. Наш род захирел и денег у нас мало, да у меня довольно суровое детство было, — говорит Влад: — вот и пришлось…
— Суровое детство⁈ Суровое детство⁈ — заводится Ирина и встает, нависая над ним: — Ну-ка поведай мне что там у тебя было в детстве? Мало гувернеров? Горничные тебе не давали? Посуда была не золотая, а серебряная?
— Нет… ну…
— А давай я угадаю — над тобой сверстники издевались. Сперва в школе, а потом и в Академии, правда? Дом у тебя был похуже, одежда победнее, экипаж с двумя лошадьми и слуг маловато, верно? Вот они на тебе и отрывались… и ты искренне считаешь это адом, верно?
— Послушай…
— Нет, это ты послушай! Если забыл! Я — родилась в семье крестьянина! Я — седьмая по счету, бесполезная тварь! Мальчики хоть по хозяйству помогать могут, а девочки… только на выданье да рукоделием заниматься… зимой в холодной землянке, при свете лучины — прясть, напрягая глаза… знаешь, что может сделать помещик с крепостной крестьянской дочерью? Подсказать? Он может все, что только захочет. И мне, мать его, еще повезло! Потому что пан Красновский, потомственный шляхтич — обожал театр… он собирал детей и взрослых… но в основном детей — в свой личный театр. С нами занимались, мы запоминали слова, мы танцевали, мы делали все, что скажут преподаватели… но в отличие от вашей школы или Академии — мы делали все это на голодный желудок, а в случае непослушания розги были самым легким наказанием. Был, например железный ящик. На улице. Просто железный ящик. Тесный и неудобный, но самое главное — железный. Зимой в нем можно было замерзнуть через час-другой. А летом он нагревался так, что человек в нем мог зажариться заживо. И провинившегося бросали в этот ящик и запирали в нем. Нет, конечно, старались чтобы никто не умер, в конце концов мы же — имущество пана Красновского… но вот однажды девочку, которая споткнулась во время спектакля и упала в голодный обморок — заперли там. Ненадолго, чтобы проучить. А сами шляхтичи и гости вместе с преподавателями — отправились праздновать. И забыли о ней. Нам было запрещено подходить
