В некоторых газетах помещались объявления о розыске дезертиров, включающие словесный портрет. Они печатались время от времени по особым запросам военкоматов или комдезертир, всякая системность в публикации отсутствовала. Имеющиеся данные не позволяют говорить об эффективности подобных мер. Приведем в качестве примера одно из объявлений: «Просим объявить и полагать дезертиром гражданина Новгородской губ., М. Вишерского у., Каевской вол., дер. Маслова Сергея Михайловича Быстрова от роду 23 лет. Приметы: Рост выше-средний, волоса черные, усы черные, и на лбу небольшой шрам»[748]. Задачей объявлений о розыске было, видимо, не столько поймать дезертира, сколько «покрыть несмываемым позором» и его, и семью в среде односельчан и знакомых. В периодике исследуемых губерний региона нам не встретились «нередкие», по словам С. П. Мельгунова, случаи помещения в местной прессе объявлений, подобных этому: «Костромская губернская Ч.К. объявляет, что каждый гражданин РСФСР обязан по обнаружении… гр. Смородинова, обвиняемого в злостном дезертирстве… расстрелять на месте»[749].

Одним из главных тезисов советской печати было объяснение необходимости ведения Гражданской войны, демонстрация отличия царской и Красной армий. Важно было показать иные цели войны гражданской, необходимость ее ведения, нужно было ответить, почему «Товарищ Ленин писал нам – долой войну, а вы устраиваете набор?»[750]. Главное достояние крестьянина – земля, агитация шла именно с упором на страх потерять ее при реставрации старого строя. В одном из номеров «Бедноты» помещена целая «Сказка» Н. Константиновой с замечательным посвящением: «всем деревенским дезертирам». В «Сказке» главный герой – карась разомлел после «социализации тины» и не желал вылезать воевать против «белогвардейской щуки», как ни уговаривал его «ерш-большевик». Карась ведь «житель смирный», то ли дело ерш – за такими и идет щука. А у щуки высчитаны все убытки за революцию и неуплаты по тине, да еще она и вагон сметаны с собой везет («ведь карась любит, чтобы его жарили в сметане»)[751]. Здесь сделана попытка в форме притчи донести до населения мысль о том, что победа в Гражданской войне «карасям» нужна так же, как большевикам, если не больше. Для победы, для счастливой жизни от каждого потребуются жертвы, каждый должен преодолеть боль, страх, собственничество.

Каким же представал дезертир на страницах советской прессы? Обыватель по отношению к нему должен был в первую очередь испытать чувство глубочайшего презрения, даже ненависти. Для этого требовалось не ограничиваться сухими заметками, а использовать все доступные жанры. Тема должна была всколыхнуть, вызвать неподдельный интерес широких масс, без поддержки которых нельзя всерьез вести речь о преодолении массового дезертирства.

Одно из наиболее ярких изданий – газета «Деревенская коммуна». Ее главной задачей было разорвать круговую поруку, повальное укрывательство в крестьянской среде и внушить, что

Изменивший долгу воин – враг народа своего,

он презрения достоин, и – гоните прочь его![752]

Нужно было убедить родных, односельчан поменять свое отношение к дезертиру, воззвать к совести самого «героя». Интересны лексические особенности подхода к теме. «Подлые трусы» – обычный заголовок материала о дезертирах; они «повылезли из своих нор» и «свили поганое гнездо». Но отныне, после создания комдезертир, советская власть всерьез взялась за беглеца – он «побегает, побегает, как крыса на каменном полу, где все щели заделаны, и поймается»[753].

А вот другой пример с весьма характерным набором и эпитетов, и действий:

Кто как Каин в мраке ночи

Пробирается в полях?

В глубине своей чьи очи

Отражают подлый страх?

Кто крадется осторожно?

Пересохли чьи уста?

Озирается тревожно:

Значит совесть не чиста![754]

Дезертир не ведет человеческую жизнь, он уподоблен дикому, затравленному и дрожащему зверю: бежит от света, от солнца, от людей. В другом поэтическом произведении «дезертир сидит на кочке», боясь войти в родное село[755].

Перед прессой была поставлена задача изоляции дезертира. В итоге родился лозунг: «Хочешь мира – гони дезертира»[756]. Здесь мы вновь видим желание убедить родственников дезертира, все население, что их прямой, «шкурный» интерес как раз в том, чтобы война со всеми ее тяготами закончилась победой максимально быстро. А разве этого можно добиться армией, солдаты которой разбегаются! Как может советская власть не призывать, условно говоря, младших сыновей, когда старшие сыновья, отцы уже разбежались и прячутся по избам? Если максимально спрямить преподносимую ситуацию, возникнет уже знакомое нам положение: «Укроешь мужа – отдашь сына». Вот какую модель поведения предписывала «Беднота»: «Пусть сестра не подает руку брату-дезертиру. Пусть мать проклянет сына-труса и беглеца. Клеймите презрением труса, обходите его как зачумленного»[757]. Апеллирование к родным красноармейца как к тем, кто удержит его от побега, весьма традиционно. Мы опять же видим это в агитационных материалах периода Первой мировой войны: например, в стихотворении «Дезертир» беглец пытается учить жизни отца-ветерана, сражавшегося еще под началом «белого генерала» М. Д. Скобелева, но получает от него достойную отповедь, после чего возвращается на фронт[758]. Л. Д. Троцкий в своей «Истории русской революции» упомянул о сравнительно малом количестве дезертиров в казачьих частях осенью 1917 г. и объяснил это тем, что донцы и кубанцы «боялись своих стариков в станице»[759].

Доступность агитации – важнейшее условие, от которого зависит ее успешность. В «Бюллетене отделения Политико-просветительского управления Петроградского округа» сообщалось: «Наши крестьяне почти не читают центральных органов, ибо они их языка не понимают, они пишутся не „по-ихнему“. Единственная газета, которую читает масса, это «Беднота», потому что она написана „по-ихнему“»[760]. Псковские «Известия» в августе 1920 г. откровенно заявляли: «Все наши газеты пишутся языком не только не крестьянским, но вообще непонятным»[761]. А к кому как не к крестьянину необходимо было апеллировать по вопросам бегства из армии, уклонения от призыва, выдачи дезертиров?

Наглядным, понятным и сильным орудием газетной агитации была карикатура. Она даже неграмотным могла доходчиво разъяснить, что их дети-дезертиры вредят им, позорят их. В карикатуре легко было выставить дезертира в самом жалком виде, высмеять, воззвать если не к совести, то хотя бы к его стыду, самолюбию. Художники обращались к уже описанным выше сюжетам: мы видим напуганного человека с округлившимися от ужаса глазами, припадающего к земле. На одном из рисунков дезертир на четвереньках пытается влезть на постой в собачью будку: «Тов… то бишь землячок, дозвольте мне у вас укрыться, вот от тех, что сзади едут…», но умное животное не впускает его[762].

Активно использовал карикатуры для развенчания «славы дезертира» орган Политотдела