Сдерживая кряхтящий стон истолчённого, как на Ходынском поле, тела, Иннокентий осторожно выдохнул:

– Ххууу…

* * *

Бутыль #33 ~ А сначала… ~

Сначала мужики заключали пари – продержусь ли я 10 дней или до конца месяца.

Но я уже знал, что обратного пути мне нет – вдоль дороги стояли плотной двухметровой стеной трубчатые травы, а в поле у них за спиной и на дальних склонах ходили стада из коров и бычков, пока их к вечеру не загонят обратно в деревню.

И когда у директора школы я спросил что это за светлое пятно виднеется на дальних тумбах, он сказал – снег.

Снег в августе? Да ну, это ж не Эверест. Да снег, просто там ущелье так хитро закручено, что солнцу не хватает лета его растопить.

Главный поставщик романтики в Езнагомери это марахуг. Ещё его называют «волчья погода», но это не туман, потому что он не клубится, это просто стена.

Первый раз я в нём заблудился на отрезке между домом и школой, где уже проработал целый месяц. Правда, шла уже тёмная часть суток и потому во лбу у меня горел фонарь-«налобник» на резинке.

Луч фонаря прорезал аккуратный туннель с круглыми стенками забитый взвесью из частиц размером со снежинку, но они не падали. Чтобы привести те снежинки в движение, нужно повести головой и, по ходу перемещения светового туннеля, частицы движутся в том или другом направлении, но сам тоннель останется таким же узким и с такими же мглисто-непроницаемыми стенками и по прежнему перезаполненным всё той же светящейся взвесью.

Ха-ха! Двигался-то луч, а не «снежинки»! обманули дурачка на четыре кулачка! Благодаря теории относительности.

Это как в детстве, если задрать голову к небу и смотреть лишь в падающий снег, то кажется будто ты летишь вертикально вверх мимо неравномерно застывших снежинок.

Что же касается плотности влаги зависающей внутри марахуга, она в среднем такова, что будь на тебе акваланг, то мог бы запросто плавать, как Ив Кусто вокруг кораллов, а если ластов нет – ходи пешком, но лучше пережди, чтоб ещё хуже не заблудиться.

А ещё в Езнагомери ветер – в холодный сезон. Пурга тоже случается, недаром у мужиков мотоциклетные очки, если понадобится в коровник выйти при такой секущей неразберихе.

Автобус раз в неделю, по пятницам, но это только первые полгода, потом вовсе перестал ходить.

Водитель автобуса, Армен, живёт в Мошатаге, за 15-18 км ниже в долину и ему делать прогон в 30+ км ради пары-двух пассажиров мало улыбается.

Пассажиров мало потому что в деревне 12 семей и один учитель-бобыль, а бездорожье такое, что за один рейс два-три пассажира блюют, особенно дети, которым охота съесть мороженое в Лачине.

По дороге туда – завтрак выбросил, на обратном пути – мороженое. Прозу жизни на обочину, если успел выскочить, а не успел – вон спина пассажира перед тобой.

Так что первый год был самым трудным, потому что в деревне электричества не было. Ну не год, а так – год с небольшим…

Но сначала пришлось просить Ника Вагнера отвезти меня в Езнагомерь к началу учебного года.

Он отвёз.

Но сначала пришлось найти в Степанакерте багажник на крышу его «ниве» и тот нашёлся в реабилитационном центре им. Баронессы Кокс благодаря директору Вартану.

В тот первый и последний перевоз на «ниве» Ника, в Езнагомерь мне удалось забросить провиант (крупу, макароны и т. п.), а также самый ходовой инструмент: лопата, лом, топор, пила и всякое помельче.

За один раз всего не увезёшь, а сварочный аппарат, болгарка, дрель остались на потом, всё равно в деревне света нет.

Но и строительного материала тоже нет, вокруг лишь камни развалин да трава, ближайший лес – вниз за семь километров, если надо жердь или какую-то подпорку, но всё на своих двоих.

Но сначала пришлось найти жильё, вокруг ведь одни развалины, кроме 12 домов и их коровников.

Директор школы показал, что есть 13-й на самой верхотуре, но ключ дать постеснялся, хотя в Лачине завроно Карину заверял, что предоставит мне жильё.

Но сначала пришлось убеждать Ника, что «нива» сможет одолеть такой дикий уклон и взобраться к тому дому.

Он долго сомневался, но смог.

Сгрузил я крупы с инструментом на крыльцо, простился с Ником, тот уехал и я зашёл…

Но сначала пришлось замок сорвать, висячий.

Захожу, за входом котлован в метр глубиной, пол земляной, бугристый – это кухня, дальше уж спальня, на метр выше кухни, зато вровень с крыльцом снаружи, но туда, к счастью, есть мосток.

Пол спальни из горбылей, надо смотреть где ногу ставишь, желательно не в щель (их там уйма), но есть железная койка, правде без сетки, зато матрас на полу.

Я его поднял, чтоб вынести и выбросить, так как дырявый, а из дыры мыш вывалился, на меня посмотрел недовольно, что от сна его отрываю и – брык! в ближайшую половую щель.

Нет, не "юркнул", а лениво так, через локоток, не вставая на ноги, плюхнуться соизволили…

В общем, полная избушка на курьих ножках, только из камней и крыша проволокой обвязана, чтобы предстоящие ветра не унесли, как у лесника в соседней деревне – утром глаза продрал, а над головою – небо…

Так что зимовал я в чуме.

Из Степанакерта плёнку привёз и сделал чум на всю спальню с фанерной дверью, но чтобы плотно закрывалась и ветер из щелей не досаждал, а для койки решётку выдернул из ближайшей развалины, вместо сетки, и даже привёз газовую печку Иранского производства и баллон на 20 литров, но зажигал её лишь по субботам, когда вино пил при свечах под Луи Армстронга:

What a wonderful world!.

из плеера на батарейках, что Ашот мне подарил.

Телефон для зарядки отдавал коллегам по школе, в которую они приезжали из двух соседних деревень и привозили с собой половину учащихся школы.

В школе Езнагомери насчитывалось 24 ученика на 12 классов, но распределялись не поровну, а всячески и на некоторые классы учеников не оставалось.

Так что вторая половина учащихся была из нашей деревни как и директор, а также Анаит, учительница младших классов, жена Карена, мать Спартака, Мариам и Андраника.

Хлеб лаваш я покупал в Лачине, по