– Билли отпусти.

– Он наказан.

– Отпусти, он хороший, он больше не будет.

Дети его все любили, потому что он всё от них терпел, не рявкнет, не зарычит. А за фото в обнимку с Билли, как минимум, 20 лайков на Фейсбуке*.

– Единственная собака в деревне, от которой никто не боится, – сказала Гаяне, жена Эдика.

Остальные собаки завидовали, всегда нападали, а он хоть и с матёрую овчарку, но такой мелкий на фоне этих волкодавов-гампров. Быстро убегал. Иногда догоняли. Приходил домой сочась кровью, еле передвигая лапами, искусанный в живот. Неделю отлёживался и снова выходил на дорогу встречать меня из школы.

Одно название, что волкодавы, ночью, как волки подойдут к деревне, у себя по дворам забьются и лают в три-четыре-пять голосов всю ночь. Каждую ночь.

Потом Анна, жена Армена, зашла в школу на мой урок:

– Билли в нашем дворе убили.

Урок докончил. Куда теперь уж торопиться. Я ей верю.

Билли на снегу лежит оскаленный, глаза не смотрят.

Анна доложила:

– Их двое было Амбоин Питбуль и ещё один.

Питбуль, чемпион деревни в собачьих боях, когда мужики от нехер делать стравливают своих волкодавов. Питбуль, которого даже Амбо, его «хозяин», боится, и тот напал не в одиночку, а с шестёркой.

Во двор Анны зашла ничейная собака, нюхнула труп, завела причитальный вой:

– Откройтесь врата Вальгаллы! Он храбро бился до самого конца!

Два мешка из-под цемента вместили тело Билли, верёвкой обвязал и поволок по снегу.

Когда тащил мимо источника, собаки из дворов округи подняли траурный вой.

– Он погиб молодым, но свободным! А вы как были псами, такими и останетесь!

Выволок за деревню, потом ещё по склону метров сто. Сбросил меж стен развалины – землю даже ломом не уколупнёшь.

– Прощай, Билли!

Я виноват перед тобой и понимаю это. Такой понятливый весь из себя, да только с запозданием, когда понятливость уже ни к чему, когда уже не подбежишь, хлопая ушами, лапы мне на плечи не вскинешь, и не уткнёшь свой лоб ко мне в ладонь, чтобы погладил…

Но это всё потом, а сначала… Нет, не сейчас. Сегодня не могу.

Эх, Билли…

*Организация признана террористической, её деятельность на территории РФ запрещена

* * *

Бутыль #32 ~ О, Спорт! Ты – жизнь! ~

Дыхание учащённо выхрипывает обезумелый ритм бега.

Ум отключён, он без надобности, рецепторы, мышцы, тело реагируют быстрее скорости мысли в этом беге сквозь заросли джунглей, уворачиваясь от ветки выпрыгнувшей наперерез, перескакивая стволы бурелома, подхватываясь после предательской кочки.

Он несётся для спасения жизни.

Неважно кто он, сейчас важны только инстинкты – убежать, спастись.

Они хороши, инстинкты эти, наследие от бесконечных поколений предков по ходу миллионов лет.

Кто не убежал наследства не оставил, не вписался в скрижали генофонда, так что – беги, Никто, беги!

Шшихк!. И деревья покатились кувырком. А?. Что?.

Гул биенья, хрип дыханья, мышцы рвутся в бег… Но откуда эта плотная сеть?

Всплеск паники и шум постороннего бега всё ближе по влажной почве сезона дождей…

Чужие ноги выскакивают перед глазами. Босые. Коричневые. Не видно что выше колен…

С трескучим разрядом грома по темени разливается слепяще чёрная молния темени…

Отбегался…

Далёким гулом от незримого горизонта наплывают сгустки звуков, кроканье птеродактиля… нет… человечья речь, но чересчур заторможена, слоги тянутся годами сквозь мрак зажмуренных глаз и боли в темени, а, как ни странно, уже не в затылке…

– Г, д, е, я?

– Оклемался, Кеха? Красава! Ну, давай! Очнись! Времени нет.

В щели между век расплывчато шатается склонённое лицо. Занимается жар в щеках от сдержанно размеренных оплеух: «А… ты… кто?»

– Вот этта ближе к телу. Молодец. – Оголённый торс поворачивает предплечье, где без сюсюкальных виньеточек, с уверенной в себе неброскостью стоит «Х-1».

– Атос? Но тебя же зеленуха… мне Х-2-й сказал.

– Во-1-х, тина, а не заленуха, а во-2-х, этого ещё не случилось, так что не забегай вперёд. И учти на будущее, раз я пока жив и ты ещё не повстречался с Крысом, на виртуальность не рассчитывай, братан, вмандюришься с разгону в стену, на ней и останешься в виде наклейки, пока не соскребут.

– У меня чёт голова уже раскалывается.

– Эт с непривычки, полегчает. Только не вздумай опять затылком трахаться, это против правил. Если засекут, Они накажут так, что мало не будет.

– Опять они? А где Партос?

– А где ж ему быть? На Елисейских полях наш Партосуля… Вон отдыхает, – Хлопец Первый кивнул на голое тело в набедренной повязке, что безмятежно растянулось на песочке пола под глухой стеной просторной камеры, а может быть пещеры.

– Он тоже затылком трахал?

– Не-а. Это он от лилий тащится. Сейчас проходит собеседование с Болон Йоктом, а если повезло, то и с самой Авеликсой.

– Какие ещё нах.. ЛИЛИИ?!.

– Да не ори, я слышу… Водные лилии, при правильной дозе улёт не хуже, чем от пейоте, секёшь?

Добро пожаловать в Мезамерику, брателло!. Ладно, торжественную часть по боку. Нам щас принесут треники и все дела, по полнолуниям у этих Майа матч по оламалистли, непременно и неотменимо. Тут главное не проиграть.

– Почему мы?

– Мы – военнопленные, ещё не догадался? Команда гостей типа.

Местные – все профи, здоровые быки и дело туго знают. Правила простые – не дать мячу земли коснуться типа волейбола, но без сетки, нельзя к мячу притронуться рукой, нельзя ногой ударить.

– Ахху… а… чем играть-то?

– А всем, что остаётся – бедром, плечом и можно головой, но нежелательно, мячики бывают до 7 кг. Вот только не знаю кого мы будем представлять: богов или загробный мир.

У этих Майа всё так заритуалено и во что угодно—чихнёшь ты или пёрднешь—враз вкладывают глубокий религиозный смысл.

– А! Вспомнил! Майа это те, чей календарь в 2012 кончался и всемирная толпа глобально ждали конца света. Но ты-то это всё откуда знаешь?

– Я тины нахлебался… Блин! Так за богов мы иль за преисподнюю?

– А разница большая?

– В принципе не очень, ну просто хотя бы знать заранее… Если проиграли за богов – отрежут голову, а за преисподнюю только сердце вынут всей команде, включая тренера.

– Дай угадаю: а тренер у нас – ты?

– А то!

Послышался шум приближения к входному проёму в просторную камеру или пещеру.

Вошла четвёрка коричневокожих Индейцев Майа, губы оттопырены молчаливо презрительным пирсингом из