сражениях, воодушевляя других своим примером. Помимо военных дел он занимался и политическими — поддерживал связь с черногорским митрополитом и с сербскими старейшинами Боснии, Герцеговины и австрийского пограничья.

После того как в конце 1810 года скоропостижно скончался Милан Обренович, к Милошу перешло управление Рудницкой, Пожегской и Ужицкой нахиями, то есть всем юго-западом территории, контролируемой повстанцами. Однако вскоре Карагеоргий отстранил Милоша от управления, поскольку тот выступал против установления единоличного руководства восстанием. Милош на некоторое время оказался в тени, но «отставка» не сказалась на его популярности. В середине 1813 года, когда османское войско пошло на сербов со всех сторон, Карагеоргий восстановил Обреновича в правителях и тот сумел на некоторое время остановить наступление противника на юго-западе, что дало возможность Карагеоргию и многим другим повстанческим лидерам бежать в австрийские владения. Сам же Милош Обренович стал одним из немногих воевод, которые остались в Сербии. Это еще больше увеличило его популярность в народе — сербы видели в Милоше своего защитника, который не бросил их в трудный час. Вук Караджич в своей биографии Милоша Обреновича[172] приводит такие его слова: «Мне, братья, некуда и незачем было бежать в Австрию, спасая свою жизнь в то время, когда турки при моей жизни могли делать рабами и продавать мою старую мать, жену и детей! Боже упаси! Я пошел в свою нахию, куда оставшийся народ, туда и я. Достаточно народа погибло со мной, и будет справедливым, если и я вместе с народом погибну».

Обренович сильно рисковал, потому что на первых порах после подавления восстания османские власти развязали против сербов настоящий террор. Но Обренович понимал, что скоро разум возобладает у турок над гневом и им понадобятся люди, могущие находить общий язык с сербским населением.

Так оно и вышло. Сначала белградский визирь Сулейман-паша Скопляк назначил Милоша обер-кнезом Рудницкой нахии, а позже отдал ему в управление Пожегскую и Крагуевацкую.

«Вот я, и вот ваша война с турками! — сказал Милош народу на Таковском соборе в апреле 1815 года. — Я буду старейшиной, но требую от вас постоянства, послушания, согласия и братской любви… Но знайте и то, братья, что будут и кровопролитие, пленение и прочие нежелательные события, но мы выступаем сражаться за свою свободу и погибнем, и все вытерпим, лишь бы освободиться от этого страшного тиранства». Честно говоря, другого такого лидера у сербов на тот момент не было. Карагеоргий находился в эмиграции и был уже не тем, что раньше. И вообще «мягкая» война Обреновича, который мог отпустить без выкупа плененного османского пашу или снабжать продовольствием османские гарнизоны, оказалась результативнее яростной войны, которая велась при Карагеоргии.

Милош показал себя мастером неожиданных ходов. Когда к Белградскому пашалыку подошли войска румелийского визиря Марашли Али-паши и боснийского Хуршида-паши, противостоять которым повстанцы не могли, Милош вместе с несколькими старейшинами прибыл в лагерь Хуршида-паши и сумел убедить его в том, что сербы выступили против произвола белградского визиря, а не против султана. Позже он сделал то же самое при встрече с Марашли Али-пашой, который впоследствии сменил Сулеймана-пашу в Белграде. Дар убеждения (и, разумеется, подкуп) помогли Милошу спасти положение, но можно только представить, чего ему стоили визиты во вражеские лагеря. Нельзя же было исключить того, что Али-паша или Хуршид-паша могли захотеть отправить султану голову мятежного сербского князя в качестве подарка, подобно тому как сам Обренович отправил султану в подарок голову Карагеоргия.

Обренович предпочитал расправляться с конкурентами чужими руками, так было спокойнее. Мог обвинить в присвоении общественных средств и отдать на суд визиря, мог подослать убийц, как это случилось с Карагеоргием, или подвести под казнь по обвинению в подстрекательстве к бунту. Как говорится, было бы желание, а способ всегда найдется. К слову сказать, что убийство Карагеоргия Милош оправдывал заботой о благе сербского народа, который сильно бы пострадал в случае поднятия Карагеоргием нового восстания. Многие сербы приняли это объяснение, и в ноябре 1817 года на собрании старейшин Милош Обренович был провозглашен наследственным князем Сербии.

С одной стороны, Обренович показал себя мудрым и предусмотрительным правителем, а с другой — алчным, тщеславным и мстительным человеком. Он наделил себя и своих родственников огромными земельными владениями, получил откуп на сбор таможенных пошлин и ряда налогов, взял в свои руки все выгодные промыслы (например, торговлю строительным лесом) и вообще вел себя как султан, для которого не существует правил, кроме его собственной воли. В результате, при всех позитивных изменениях, о которых будет сказано ниже, положение сербского народа в правление Милоша Обреновича было таким же тяжелым, что и прежде. Причем от княжеского произвола страдал не только простой народ, но и торговцы с фабрикантами, и местные кнезы, вынужденные согласовывать с Милошем любое свое действие. Ближайшее окружение князя тоже было недовольно его деспотическим самодурством — он наказывал без вины, обращался с приближенными как с рабами и часто занимался рукоприкладством, что в просвещенном XIX веке выглядело недостойным. Дошло до того, что от произвола пришлось спасаться младшему брату Милоша Ефрему, который бежал в Австрию. Туда же пришлось уехать и Вуку Караджичу, прослужившему в Сербии чиновником с 1829 по 1831 год. Из Австрии он написал Обреновичу обстоятельное письмо, обличающее все недостатки его правления и содержащее рекомендации по их устранению. Спасение положения, по Караджичу, следовало начинать с принятия конституции, установления четких законов и создания дееспособного правительства.

Милош Обренович. Портрет работы Морица Даффингера. 1848

Милош Обренович с годами утратил способность правильно оценивать ситуацию. Будучи уверенным в своем могуществе, он не предпринял каких-либо нововведений, ограничивающих его власть. К принятию конституции («Сретенского устава») Обреновича вынудило восстание 1835 года, поднятое старейшиной Милетой Радойковичем. Радойкович и несколько других старейшин обманули присоединившихся к ним людей, сказав, будто они собираются защищать границы от турок по приказу Милоша. Но тем не менее эта затея имела успех. Когда восставшие явились в столичный Крагуевац, Милош пообещал им созвать народное собрание (скупщину). На собрании был принят Устав, который просуществовал около шести недель и был отменен под совокупным давлением Стамбула, Петербурга и Вены, поскольку Сербия, как вассальное государство, не имела права издавать конституцию, этот жест был равнозначен провозглашению политической самостоятельности княжества. Скорее всего, Милош это понимал и потому так легко пошел на принятие акта, ограничивающего его права.

Султан Махмуд II решил перехватить важную инициативу и в декабре 1838 года прислал Милошу хатт-и-шериф, который тот назвал Турецким уставом. Этот Устав был турецким, то есть выгодным султану,