— И что там? — с неохотой спросил Гогон.

Поэт Венанций Фортунат вызывал зубовный скрежет у многих, но его влияние на читающие умы было просто чудовищным. Просто потому, что читать было больше некого, он был последним поэтом античного мира. Венанций второй десяток лет кочевал по Галлии, удостаивая своими стихами всех, кто готов был за это платить, либо вынуждал королей это делать. Поэт был весьма хитер, а его тяжеловесные рифмы несли множество смыслов и подсмыслов, вкладывая нужные посылы в головы думающих людей. Так, на смерть Галесвинты он написал грустную элегию, в которой расхваливал покойную. Но, при этом он умудрился не обмолвиться ни словом о том, а почему же, собственно, королеву нашли задушенной в своей постели. Он тактично опустил все эти низменные подробности. Король Хильперик намек понял правильно, и обеспечил поэту пару лет безбедной жизни. Как правило, Венанций присылал свои стихи какому-нибудь герцогу, а тот отсыпал ему золотишка и брал на содержание. Вскоре такая кочевая жизнь наскучила поэту, и он осел в Пуатье, где поселился в монастыре, которым руководила сестра Радегунда. Все беды, что терзали эту землю после гибели короля Сигиберта, обошли его стороной. Радегунда, которую уже при жизни почитали святой, сама питалась черствым хлебом и травами, а Венанций Фортунат получал самые изысканные деликатесы, что можно было вообразить в то время. Взамен он служил собеседником для нее и ее духовной дочери Агнессы, развеивая безумную скуку монастырской жизни.

— Так что там? — повторил вопрос Гогон.

— А вот, послушай, — сказал Луп. — Это тебе.

«Принимаете ли вы вместе с любезным Лупом меры, исполненные милосердия, и с общего согласия созидаете ли сладкий мед, чтобы питать неимущего, оказывать помощь вдове, давать опекуна ребенку, пособлять обездоленному? Что бы вы ни делали, да сопутствуют тому и другому мои пожелания успеха, и да пребудет с ними любовь Христа-царя.»

— Ну, ты понял? — спросил Луп.

— Чего тут непонятного? — удивился Гогон. — Опять денег просит, сволочь ненасытная. Питать неимущего, это он про себя написал. Ему все эти неимущие, кроме него самого, и во сне не приснились. Вот ведь проходимец, живет у двух баб, как в раю, и еще денег просит.

— Это само собой, — отмахнулся Луп. — Но тут есть про вдов.

— Ах, вон оно что, — задумчиво сказал Гогон. — Есть тут у нас одна вдова, что двух мужей похоронила. Думаешь, жалуется за нашей спиной королю Гунтрамну? Да так, что аж до Пуатье слухи дошли? Скверно, друг.

— И я о чем, — кивнул герцог Луп. — Надо выяснить. Но, согласись, Гогон, до чего же мы тогда ловко с королем Гунтрамном все устроили!

— Да! — улыбнулся Гогон. — И вспомнить приятно!

* * *

Три года назад. Год 6085 от Сотворения Мира (577 год от Р.Х.). Бургундия. Шалон-на-Соне

— Наша сестра была дочерью герцога, а ты ее на девку променял, — пьяный шурин ткнул в Гунтрамна пальцем. Многолетняя обида прорвалась сегодня, на пиру. Гости смущенно замолкли. Королева Австригильда побледнела, и беспомощно посмотрела на мужа. Гунтрамн налился кровью, лихорадочно думая, как же ему поступить. Нерешительным и трусоватым король был лишь до определенного момента, пока его не припирали к стене. А после этого враги видели истинную личину богомольного короля, который много лет с успехом лавировал среди хаоса того времени. Все-таки, Гунтрамн был внуком Хлодвига, о чем и забыл пьяный глупец.

— Вон, твой брат, на принцессе женился, да еще и деве невинной. А эта? — второй брат показал на королеву. — Эта невинной когда была? В колыбели может? Она же служанка простая, ей любой стражник мог юбку задрать!

— Да! — поддержал его родственник. — Дети-то на тебя не слишком похожи.

В зале установилась звенящая тишина. Жужжание одинокой мухи, пролетавшей в этот момент, казалось оглушительно громким.

— Взять обоих! — почти шепотом сказал Гунтрамн.

Стража скрутила пьяных братьев и поставила перед королем. Те еще не понимали, что натворили. Усомниться в отцовстве самого короля — это же в страшном сне присниться не могло. Гунтрамн потянул из ножен меч у стражника, и с оттяжкой зарубил обоих. Никто и моргнуть не успел. Просто два взмаха, и на полу лежат два трупа в огромной луже крови.

— Камерария сюда, — скомандовал король. Когда чиновник пришел, испуганно поглядывая на тела, Гунтрамн распорядился.

— Этих отсюда убрать, и в овраг с падалью сбросить. Имущество в казну. И да, вина сегодня больше никому не давать. Крепковато что-то.

Гости за столом потрясенно молчали.

— Что сидим? Кушаем! — скомандовал король, продолжив трапезу. — Угри сегодня просто бесподобные.

Австригильда отпросилась, детям нездоровилось, и пир окончился без нее. Впрочем, он был невесел. Наутро Гунтрамна разбудил придворный лекарь Николай. Ужас, который был написан на его лице, перепугал короля не на шутку.

— Государь, у ваших детей чума! Опухоль в паху растет! Уезжайте из дворца прямо сейчас!

Гунтрамн не стал прекословить, и вскоре укрылся в церкви, не подпуская к себе никого. Он просидел так неделю, и в той же церкви он узнал, что оба его сына погибли. Он снова был бездетным. И снова в Бургундии не было наследника. А это значит, что снова поднимут голову герцоги и епископы, и начнут выкручивать ему руки. И зашатается с таким трудом выстроенное государство. Он оказался прав. Лишь только вспышка чумы успокоилась, к нему прибыла делегация бургундской знати, с которой состоялся непростой разговор.

— Государь, — поклонился ему патриций Эоний Муммол, непобедимый полководец, и лучший тактик того времени. — В королевстве нет наследника. Мы желаем вам долгих лет жизни, но ведь пути господни неисповедимы. Он уже забрал двух принцев. Если что-то случится с вами, то государство погрузится в смуту.

— У меня есть племянники, — хмуро ответил король. — И королева может подарить мне еще сыновей.

— Пока королева их не подарила, государь, мы просим вас назначить своим наследником короля Австразии Хильдеберта. Лишь он этого достоин.

— У моего брата Хильперика тоже есть сыновья, — парировал Гунтрамн.

— Знатные люди королевства не примут детей женоубийцы и служанки, — заявил, глядя ему в глаза, Муммол.

— Хорошо, — ответил после раздумья Гунтрамн. — Да будет так. Готовьте поездку. Мы заявим, что племянник стал мне сыном.

— Мы немедленно известим воспитателя Гогона, мой король, что вы одарите своего племянника отцовской любовью.

— Известите их, что это не будет бесплатно, — сварливо заявил король. — Я хочу за это половину Марселя.

* * *

И вновь год 6088 от Сотворения Мира (сентябрь 580 год от Р.Х.). Бургундия.