Глава 48

В комнате нет верхнего света, только тускло горят какие-то лампы. Воздух сухой, спертый, пылью пахнет и ветхостью.

И всюду стоят вещи, похожие на те, что были выставлены в зале.

Это их склад — сразу поняла. Здесь они держат ценности, которые потом распродают на аукционах.

Боже.

Как это вообще…

В изумлении повернулась на Мирона, отказываясь верить ушам.

И на секунду увидела в этом незнакомом мужчине того прежнего, любимого парня, который на байке гонял с такой скоростью, словно хотел свернуть себе шею.

Который любил меня, больше жизни.

— Как так вышло? — спросила хрипло.

— Об этом будем разговаривать? — таким же хриплым голосом отозвался Мирон. Схватил за лотки и толкнул спиной к стене.

Это не сочетается — его бледный вид и сила в напряженных мускулистых руках. Вздрогнула и всмотрелась в его лицо.

— Мирон…

Он рывком распахнул на мне пиджак. Дернул за футболку — и ткань затрещала в его пальцах.

— Хватит! — попыталась перехватить его руки и оказалась снова прижата к стене.

От мужского тела идет жар, я даже через рубашку чувствую, какой он горячий, его лихорадит, ломает. И теми же лихорадочными движениями он ощупывает меня, будто я измениться могла.

В объятиях его друга.

— Мирон, — повторила негромко.

— Заткнись, Яна, — в его голосе грубость граничит с черным желанием, знакомым, как той ночью, когда он застукал нас с Русланом в комнате сестры.

Он прижался носом к моей шее, шумно вдохнул запах. Замерла, боясь шевельнуться, слушая, как безумно, волнительно, быстро бьется его сердце.

— Им пахнешь, — сказал Мирон еле слышно, отрываясь от меня. — Надо…надо это исправить. Ты же всегда была моей, Яна?

Не успела подумать, как его губы коснулись моих, горячий язык толкнулся в рот, ломая сопротивление. Замычала, протестуя, ударила по крепким, обтянутым мягким пиджаком плечам.

Я просто проклята, обречена, ощущать эту близость, испытывать эти чувства снова и снова, с каждым из них, вспоминая, каково это — с ними двумя.

Во мне остались силы, и я борюсь, так отчаянно, насколько могу, пытаюсь вывернуться из его яростной хватки, и раз за разом терплю поражение, я механизм запустила, который больше не остановится, руки Мирона стальными путами зажимают мое тело, жадно касаются груди, сминают ягодицы, он рядом, он везде.

— Сядь, — он оторвался от моих губ, и дыхание рваное, словно это я ему мешаю, отбираю воздух, кажусь самой себе змеей, что накачала его ядом, и вот он душит меня — его рука крепко сжимается на моей шее, и глаза горят в темноте, как у хищника. — Сядь, Яна.

Послушно сползла по стене и опустилась перед ним на колени. Уставилась на его руки, как он дергает ремень на брюках, в его движениях нетерпение, оно граничит с манией, помешательством, я обессиленно держусь за его бедра.

И впервые думаю о том, что могла разбить ему сердце, когда сбежала из города, и сейчас, в этот миг, все отступает назад, мои обиды, обвинения, его семья, даже его друг — я просто забываю, что коленями стою на пыльном полу, а вокруг нас дорогие вещи — и жизнь их измеряется веками, навсегда существуют они.

И Мирон.

Низкая похоть и высокие чувства — здесь нет середины.

Он грубо врывается мне в рот, а я цепляюсь за его брюки, смотрю на него, запрокинув голову, и он тоже смотрит, как вколачивается мне в горло, в кулаке натягивает мои волосы, из глаз слезы брызжут.

У него будто бы тоже.

Он резко вышел, не дал прокашляться, наклонился и дернул меня к себе. На поцелуй ответила, прижалась к нему всем телом, вместе завалились куда-то в сторону, на заставленный вазами стол.

На миг меня оглушило — это стол скрипнул по каменному полу деревянными ножками, и вазы посыпались с него, секунду назад целые, одно неверное движение — и осколки под ногами у нас.

— Мирон.

— Что бы ни случилось — будь со мной? — его шепот обжигал шею, клеймо за клеймом, и внутри меня что-то жгло.

Пуговица с моих джинсов отлетела в сторону, подпрыгивая на полу, застучала гулко.

Всхлипнула и развернулась спиной к Мирону, ладонями оперлась на стол.

— Будешь, Яна? — продолжал он шептать, сдирая с меня джинсы вместе с бельем, смял ягодицу и толкнул животом на стол. — Яна?

Он ворвался сразу, не погладив меня, влажный от моей слюны член скользнул в нежные складки, и как огнем полоснуло, от этой резкости, он растянул меня одним размашистым движением, до упора и звонкого шлепка, с которым врезался в меня бедрами.

Меня пошатнуло, застонала и вцепилась в столешницу. Всем телом ощутила, как горячий член рванулся назад, и снова в меня, с оттяжкой, с размаху.

Заскрипел стол.

— Яна, — Мирон начал вколачиваться, повторяя мое имя как мантру, будто в бреду, глубокими нетерпеливыми толчками выбивая обещание, признание — с ним, что бы ни было.

Я хочу. Пусть это продолжается бесконечно. С ним.

— Да, да, да! — я сорву голос, но не замолчу, я буду шептать, и мой шепот сплетется, с этими влажными шлепками, со скрипом стола и хрустом бесценной посуды под нашими подошвами, ее мы сломали, а друг друга сбережем.

— Только …моя…без Руслана? — выдохнул он.

Напомнил.

Напомнил.

Напомнил.

И ответа не получил.