– Я загадала, что если я поймаю рыбку, то моё желание исполниться.

– Но ты ведь поймала её тогда. Всё исполнилось, что ты загадала?

– Почти, – я поворачиваюсь к нему и снова целую его мягкие солёно-миндальные губы.

Глава 15

Потеряв его, я потеряла всё

– Коко Шанель

Сегодня будет один из лучших дней в моей жизни: я только заеду в усадьбу Трубецких за своими вещами, и всего через каких-то пару часов снова увижу Жан-Пьера, и проведу с ним вместе целый день! И ночь. А потом он уедет, но и я уеду к нему, это я уже точно для себя решила. Я никогда не хотела просыпаться ни с кем по утрам, потому что я должна была просыпаться только с Жан-Пьером Бруно, и теперь я это точно знаю. Я как раз выплатила всю ипотеку за свою так и не обжитую толком квартиру, но для меня это уже не имеет значения.

Пока я захожу в знакомую калитку, мне приходит сообщение от Антона: «Все работы вчера принял. Марину так и не нашёл. Наша party взорвала соцсети, хештег #cinqminutes – больше трёх тысяч упоминаний, и число растёт. От Ланы привет». Отлично, значит, они всё-таки провели ночь вдвоём, и кто-то ещё проснулся сегодня утром не один… Я поднимаюсь по лестнице: везде валяются разбитые бокалы, использованные гондоны, раковины от устриц, обрывки цветов и остатки вчерашней еды, как на дурной копии голландского натюрморта. Рабочие уже всё это вовсю расчищают перед тем, как мой старинный особняк вновь погрузится в многовековую пыльную дрёму.

Я поднимаюсь в свою комнату, забираю одежду, и, не удержавшись, решаю пробежаться быстренько по будуарам, чтобы посмотреть, что в них творится.

При дневном свете всё опять одело лохмотья запущенности и уныния: валяющиеся на кроватях и полах клочья покрывал выглядят так, словно эти комнаты люди покинули уже много лет назад, а не всего как несколько часов. Свежий ветер, наполнявший душу древнего дома ещё вчера, уже задохнулся в его закоулках, и теперь я ощущаю лишь затхлость и заброшенность, с прокисшими нотами пролитого вина и шампанского. Сейчас сюда придут рабочие и демонтируют все эти больше никому не нужные декорации, чтобы никто не мог вспомнить, что здесь что-то происходило накануне. Я просматриваю комнаты, которые только сегодня ночью ещё кишели обнажёнными извивающимися телами, и, определённо, какие-то видео всё-таки ускользнули в сеть. На одной из кроватей я замечают слишком большой ворох покрывал. Мне только кажется, или он пошевелился… Я подхожу, чтобы убедиться, что это всего лишь грязные тряпки, но скомканная и испачканная чем-то красным груда белья едва заметно колышется. Почти не дыша, я снимаю слой за слоем тонкую ткань, которая, как я теперь с ужасом понимаю, вся пропитана кровью, пока в глубине этого страшного гнезда мне не открывается голое дрожащее тельце. Трясущимися руками я дотрагиваюсь до холодной руки, и уже вижу, что это моя Марина. Она живая, и тихо поскуливая, плачет, свернувшись калачиком, а её худенькое, почти детское, тело всё в крови. И я не знаю, это открытые раны или она вся испачкана ею.

– Марина, ты меня слышишь? – кричу я, и слышу её тихое «да» в ответ. – Кто это сделал?! – гнев оранжевой волной заливает меня, и даже до того, как она сквозь рыдания шепчет «профессор Щербатский», я уже понимаю, что злобный страшный серый волк всё-таки съел Красную Шапочку. Проглотил одним махом, и теперь она тихо плачет внутри его гулкого бездонного брюха, и я не могу ей помочь… Ненависть и слёзы душат меня, пока я помогаю Марине подняться, и пытаюсь найти в изнасилованной комнате обрывки её одежды и вещей. Все эти годы Щербатский не только становился популярным, знаменитым и влиятельным: он копил свой вечный, изнуряющий его голод, пожирая маленьких девочек и мальчиков: ему было мало просто секса, его член вставал на кровь и боль, захлебываясь и купаясь в них. Взрослые женщины стали для него слишком жёстким мясом, и он набивал свою утробу мягкими плюшевыми детками, теперь я это отчётливо понимаю.

– Мы не можем это так оставить, ты должна заявить на него в полицию, – говорю я своей помощнице, хотя осознаю, что предлагаю ей адские муки на золочёном блюде. – Я буду с тобой до конца, не бойся, – стараюсь я успокоить её, пока мы спускаемся во двор по чёрной лестнице, чтобы нас никто не увидел.

Степан Олегович Терентьев, как он представился – опер с проникновенным и сердобольным лицом, слушает сбивчивый рассказ Марины, и портрет Владимира Путина за его спиной мягким но твёрдым взглядом обещает нам защиту, возмездие и справедливое правосудие. Я крепко держу девушку за руку, пока она выдавливает из себя, как вязкую пасту из тюбика, слово за словом, свою историю. У оперуполномоченного Терентьева звонит телефон, он делает нам знак рукой и внимательно слушает, что ему говорят на другой стороне провода. Через пару минут он рапортует короткое «ясно», и первые две секунды смотрит сквозь нас, глубоко о чём-то задумавшись. Но вот его взгляд обретает стальную жёсткость, и теперь перед нами не сочувствующий добрый полицейский в тёплом пушистом свитере, а бескомпромиссный страж порядка без страха и упрёка. Мне мерещится, или теперь они оба на пару с президентом в рамке рассматривают нас, как двух мелких мух, которых нужно поскорее прихлопнуть?

– Что же вы не сказали мне сразу, Марина Сергеевна, – с растяжкой цедит он сквозь зубы, – что вы употребляете тяжёлые наркотики? А возможно, и торгуете ими?

– Я не… – с ужасом шепчет Марина, а мент тем временем продолжает.

– А если я сейчас обыщу вас