— Даже не надейся, — сказал человечек, — Сегодня тобой никто не станет заниматься. Вообще.

— Почему, — потряс головой Рик, — Сдается мне, что ты просто набиваешь себе цену! Весь день впереди.

— Потому, что сегодня вечером взойдут три луны, — сказал человечек, выливая из кувшина остатки в свою кружку, — Три, понял? И ты никак не встретишься ни с кем достаточно важным девятнадцать дней, пока будут всходить три луны. Они будут заняты. То есть они уже заняты. Слышал, что теперь новая вера? Вот. Хоть ты лопни от натуги, раньше, чем через двадцать дней — не выйдет.

Поглядел на Рика, подчищая последним куском хлеба тарелку из-под мяса:

— Как тебя зовут-то, юноша?

— Раньше надо было спрашивать, — сказал Рик, подзывая трактирщика:

— Эй, сколько с нас?

— Пять желтых да две белых, — сказал тот. Рик вынул шесть монет, получил две серебряных сдачи, поднялся и сказал:

— Что же, спасибо за компанию. Надеюсь, ты перекусил?

— Слегка, — ответил человечек, впервые изобразив слабое подобие улыбки. Рику показалось, что для ахайца у этого коротышки во рту слишком уж много зубов, и слишком уж они острые. Больше всего он напоминал человекокрысу.

— Ты угостил меня, так что позволь напоследок дать совет, — сказал коротышка, — Уезжай туда, откуда приехал. И поскорее. Соображаешь — поймешь. Нет — не жалко. А если захочешь еще поболтать со мной, то ты знаешь, где меня найти, только заранее приготовься кормить обедом. И ешь получше. Худым быть нехорошо.

Так и не назвав Рику своего имени, он исчез за дверью трактира.

— «Худым быть нехорошо», — передразнил Рик, — Верно, набит глистами, если так жрет и остается крысенком. Набит по самые уши.

— Тс-с! — немедленно отозвалась убирающая со стола женщина, — Молчи. Идет время Трех Лун.

— Добрая женщина, не накормишь ли нормальной едой, а не теми помоями, которые подавались?

— Другого здесь не готовят, мальчик, — сердито сказала женщина в засаленном фартуке и унесла грязную посуду.

Он вышел на грязную, заваленную хламом улицу. Редкие прохожие торопливо проходили мимо него. Он не слышал ни уличных торговцев, ни мастеровых, даже дети притихли.

Он поразился, как изменилась за какую-то зиму столица — словно и не Миррор, а только похожая страна. Страна, кое — как заселенная запуганными, угрюмыми людьми.

Рик почувствовал, глядя на запустение, царящее во многих домах, что над бесшабашной когда-то, пусть неряшливой, но веселой страной — забулдыгой, которую он знал и любил с детства, нависло какое-то жуткое, почти абстрактное Зло. И страна словно притихла, съежилась и полиняла от страха. Он шел на постоялый двор, удивляясь полному отсутствию на улицах лошадей. И навоза — тоже не замечал на брусчатке улиц, хотя другого мусора было предостаточно. Вспомнил, что не заметил навоза и по дороге. Как и конных. Как и скотины. И людей тоже стало очень немного.

Сердце Рика сжалось от тоскливого, тяжелого ощущения большой беды. Он не понимал, что происходит в Миррор, но уже стал понимать, что это что-то очень скверное.

Постоялый двор тоже стал угрюмым и пустым. В конюшне стояла одна — единственная лошадь, жующая зерно. Та, на которой он и приехал. Мрачный хозяин, у которого он спросил, какую комнату можно занять, только буркнул «Любую!» и сразу куда-то ушел.

В комнате, куда он наудачу вломился, оказалась мятая, несвежая постель от какого-то постояльца, тарелки с присохшими остатками и мусор на полу. Еще в трех комнатах он обнаружил то же самое. Он с трудом отыскал мальчишку и попросил хоть немного прибраться, пока он сам перетащит свои пожитки, все еще уложенные во вьюке и сумках на лошади.

Мальчишка слегка подмел в комнате, убрал тарелки и объедки, так и не махнув ни разу тряпкой по грязному столу. Постель он даже не подумал трогать, стоя и апатично смотря на пыхтящего юношу, несущего пожитки. Рик уже еле таскал от усталости ноги и не реагировал на это запустение.

Он свалил багаж грудой возле постели и сказал:

— Свободен. Да, приглядывай за моим конягой. Если я не проснусь к вечеру, то разбуди меня дотемна. Понял? Стучи в двери, пока не разбудишь. Получишь беляшку. У меня вечером есть дела.

Мальчик неожиданно низко, в пояс, ему поклонился и попятился в дверь. Апатии на лице уже не осталось. Там был молчаливый ужас.

Рик осмотрел и захлопнул дверь, проверил замок, заперся на него и щеколду, придвинул к двери еще и стол, просто так, на всякий случай. Затем закрыл прочные деревянные створки ставен, входящие своими толстыми болтами в отверстия оконной рамы. Завернул болты. В комнате наступил полумрак, рассеиваемый острыми лучами света, бьющими в щели ставень. В лезвиях света танцевали пылинки, поднятые веником слуги.

— Ну, вот и на месте, — пробормотал Рик Хаш, сбросил сапоги, изготовил под руку свои мечи и не раздеваясь упал на окаменелый соломенный тюфяк, — Вот и добрался, вот и можно отдохнуть. Кажется, Эн Ди все же накликал на Миррор чуму. Иначе — что это может быть? Да и хрен с ним. Поспать, а там поглядим, что тут за чума такая. Да — а… Увязался бы со мной еще этот узкоглазый!

2. Ограбленная страна

… — Господин! Уже вечер, проснитесь, господин! — стучали в дверь, и Рик с трудом вырвался из липкого кошмара. Повязка сползла, открыв звероглаз. Он немного еще видел в кромешной темноте. Поднимаясь, Рик восстановил в памяти расположение вещей в комнате и подал голос:

— Это ты, малыш? Почему так поздно будишь, ведь уже стемнело?

— О нет, господин! Сейчас закат, как ты и велел. На кухне готов ужин, поешь, пока он горячий.

Голос мальчишки из-за дверей дрожал от страха.

— Ну хорошо. Неси его в комнату, я как раз встану, — Рик открутил болты одной из ставень, и в комнате стало светлее. Он увидел в слюде оконного переплета багровое закатное небо и черепичные крыши.

— Так, — сказал он сам себе, — Попробуем сначала воровскую таможню. Кажется, они могут кой — чего рассказать. Если, конечно, захотят… Потом, они наверняка знают, где живет Гунольда.

Достал из багажа, проверил свой воровской инструмент, спрятав его в потайных карманах, положил в поясной карман маленькую коробочку с пищевыми таблетками, которую ему сунула Ло при сборах: «Одна на день. Тут десять. На всякий случай, мало ли чего. Это тебе от Катти».

Рик отодвинул стол на место, под окно, бросил на него серые лезвия мечей, одел, наконец, сапоги.

Проверил, на месте ли бластер: заряжен ли? Застегнул на нижние пуговицы куртку и отворил дверь