— Знаешь, что печальнее всего? — старик поднимается на ноги, грузно опираясь на трость.

Я смотрю на него вопросительно снизу вверх, молча дожидаясь того, что он скажет.

— Что даже мой собственный сын примчится спасать тебя, — Корнеев поджимает губы недовольно, — Даже жаль, что он не выживет…

— Клим… — внутри все холодеет, — Что ты задумал, Клим?

Но старик отворачивается и направляется к той самой двери, куда совсем недавно заходил Серов.

— Стой! Клим, что ты собираешься сделать?! Пожалуйста, отпусти детей, Клим!

Я не перестаю орать даже после того, как старик скрывается в комнате. Потому что сейчас это все, что я могу сделать. Руки по-прежнему прикованы и если веревку я могла бы как-то попытаться перетереть, да хоть зубами разгрызть, то с наручниками такое не получится.

— Если ты не прекратишь орать, я самолично тебя придушу, — шипит Егор, возвращаясь через некоторое время.

— Сомневаюсь, что ты это сделаешь без приказа Клима.

— И очень жаль. Хотя смотри-ка, я припас кое-что для тебя, — усмехается он, демонстрируя кусок какой-то ткани.

Лишь когда Егор подходит ближе, я понимаю, что он собирается надеть мне на голову какой-то старый холщовый мешок. Я брыкаюсь, пытаясь хоть как-то помешать этому, но этот амбал сильнее меня и уже совсем скоро пыль забивается в нос и рот, заставляя закашляться. Кричать уже не получается громко, да и из-за пыли едва удается нормально дышать, так что мне приходится замолчать.

Не знаю, сколько проходит времени. Хуже всего, что из-за недостатка воздуха в голове звенит. А еще я почти ничего не слышу, из-за чего ориентироваться в пространстве попросту невозможно. Когда чьи-то руки прикасаются ко мне, невольно вздрагиваю всем телом и начинаю изо всех сил сопротивляться.

— Тише, это я, — голос слышится словно через вату и через секунду с меня сдергивают мешок.

Щурюсь от ударившего в глаза яркого света, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. По ушам бьет резкий звук, когда Лютый перебивает чем-то цепочку наручников.

— Соня! Ты как? — Демид быстро разматывает веревку с моих ног.

— Ты в порядке? — в голосе Кости сквозит неподдельное беспокойство. Подняв меня на ноги, он оглядывает меня с тревогой и, удостоверившись, что никаких ранений нет, спрашивает, — Где Леся и Тимур?

— Я н-не знаю, — пытаясь протереть лицо рукавом рубашки от пыли и опоминаюсь, — Клим… он был здесь. Как вы сюда прошли, неужели никого нет?

— Никого, — качает головой Демид, растирая мои затекшие запястья.

Лютый бросает на Рокотова нечитаемый взгляд, перехватывает мои руки и притягивает к себе. Я перевожу на него полный страха взгляд. Если никто не встречал их снаружи, значит, это ловушка. Сто процентов. Костя понимает меня без слов и тут же говорит:

— Все оцеплено моими людьми. Живым отсюда Клим не выберется, — он смотрит в сторону Демида, словно извиняясь, но тот, кажется, не жалеет отца.

— Здесь еще был Егор. Подождите… — хмурюсь, — Как вы вообще узнали, что я здесь?

— Бритый, — коротко отвечает Костя мрачно и тут же переводит разговор, — мои уже прочесывают здание. Клим не успел бы вывезти детей и уехать сам, так что они все еще где-то здесь.

— Ты прав, Лютый. Они здесь, — слышится за широкой спиной голос Клима.

Сердце гулко ударяет в ребра и, сглотнув, я выглядываю из-за плеча Кости. Мужчины, переглянувшись, медленно поворачиваются в сторону Корнеева. Я боюсь, что этот психопат сделал с ними что-нибудь, но дети на вид выглядят совершенно обычно, никаких порезов и ран. Только перепуганные и заплаканные.

Я неосознанно делаю шаг навстречу, но Лютый жестом останавливает меня, вынуждая замереть рядом.

— Клим, — произносит он ровным тоном, — Не глупи.

Корнеев улыбается широкой елейной улыбкой, а затем наклоняется к детям и ласково произносит:

— Идите к папочке, он заждался. Только, Леся, ни за что не отпускай ручку Тимура, договорились? Ты же не хочешь, чтобы братик пострадал, верно?

— Нет, — едва слышно выдыхает она.

Никогда бы не подумала, что можно замереть вот так, не дыша, наверное, целую вечность. Не отрывая взгляда, я слежу за тем, как мои малыши шажок за шажочком приближаются к нам, и где-то на периферии мозга отмечаю сухой щелчок. Не сразу понимаю, что Лютого рядом уже нет, а когда поворачиваюсь направо, вижу, как он выбивает ударом ноги пистолет из рук Егора и подсечкой валит его с ног. Тут же нависает сверху и наносит четкий выверенный удар в челюсть.

Я перевожу взгляд на малышей и, не выдержав, срываюсь к ним, на ходу падая на колени и заключая обоих в свои объятия.

— Мамочка, — всхлипывает Тимур.

— С-соня…

— Тише, все хорошо, все уже хорошо. Сейчас поедем домой, да? Мои хорошие.

Я осыпаю поцелуями то одного, то другого, но нутро скручивает узлом.

Что-то не так.

Что-то. Не. Так.

Замечаю ухмылку Клима, который преспокойно наблюдает за происходящим. Мы встречаемся взглядами, и он нарочито медленно поднимает руку. В полумраке сложно разглядеть, что тот держит, но, когда я понимаю, тело пронзает током. Я еще не свожу взгляда со старика, все звуки словно отходят на второй план. Кроме одного.

Что-то медленно тикает.

Я лихорадочно ощупываю сначала Лесю, затем Тимура и, путаясь в маленькой рубашке, быстро задираю ее вверх.

— Лютый… — шепчу я одними губами, замирая на одном месте.

На меня словно обрушивается титановая плита, когда я смотрю на маленькое тельце своего сына, обмотанное проводами с детонатором и непонятным мне устройством, неумолимо отсчитывающем секунды.

— Костя! — кричу не своим голосом.

Он отрывается от избиения уже бессознательного Егора и направляет взгляд на детей.

Никогда еще я не видела, чтобы кто-то так стремительно бледнел. Тем более такой человек, как Лютый.

Сейчас я готова умолять, ползать у кого угодно в ногах, но я снова поднимаю глаза на Клима и вижу только довольную усмешку. Ему нечего терять. Ему наплевать, что, нажав на кнопку, он взорвет здесь все, и своего сына тоже. Даже себя. Пусть он и в другом конце комнаты, но по перекошенному от превосходства лицу старика понятно, что это его звездный час. Он не отступит. Он окончательно слетел с катушек и ему больше нечего терять.

В отличие от нас.