Шрифт:
Закладка:
Маддокс в потрясении вскинул взгляд. Низенький священник побелел как полотно и взирал на своего гостя в таком ужасе, словно тот заставил его выслушать богохульства самого непотребного свойства.
- Господи, mon pеre{3}, что с вами? - удивленно осведомился Маддокс.- Не следовало читать это вот так, - выдохнул коротышка-кюре. - Зря вы забрали этот пергамент. Он большое зло.
- Почему? О чем тут написано? Я не переводил.
На щеки священника вернулось немного красок, но полностью он в себя еще не пришел.
- То было заклинание, - оглянувшись, прошептал он. - Вам попала в руки страшная вещь. Она призывает... того самого.
Глаза Маддокса вспыхнули интересом.
- Да ну! Что, правда? - Он развернул манускрипт снова.
Священник вскочил на ноги.
- Нет, месье, молю вас! Не надо! Вы не понимаете...
Кюре пришел в такое волнение, что Маддокс ощутил укол вины. В конце концов он видел от коротышки одну доброту, и раз тот так воспринял находку... И все же Маддокс словил себя на мысли, что церковь напрасно раздает места приходских священников темным крестьянам. Право, у нее хватало суеверий и без замшелых сельских заклятий. С легкой досадой Маддокс вернул пергамент на место. Он прекрасно понимал, что стоит кюре заполучить его в руки, уничтожит без зазрения совести вместе со шкатулкой.
Тот вечер прошел менее приятно, чем обычно. Маддокса злило вопиющее невежество собеседника, а всегда спокойный отец Ветье не походил на самого себя. Он стал нервным, даже напуганным, а когда его кот запрыгнул на спинку кресла и молча потерся головой о хозяйское ухо, прямо-таки взвился и торопливо осенил себя крестным знамением. Время тянулось бесконечно. Наконец Маддокс не выдержал и предложил разойтись по кроватям. Сквозь тонкие стены спальни - просто оштукатуренная дранка - еще долго было слышно, как отец Ветье шептал молитвы и перебирал четки.
Наутро Маддокс устыдился того, что нагнал страха на малыша-священника, ибо тот, вне всякого сомнения, испугался. Угрызения совести усилились, когда на тропинке к дому показался отец Ветье, возвращавшийся с ранней мессы. Вид у коротышки был очень бледный и поникший. Маддокс мысленно выбранил себя. Его не покидало ощущение, что он обидел ребенка, и теперь должен как-то загладить вину. Посреди завтрака у него родилась идея.
- Отче, - начал он, - вы, похоже, перестраиваете церковь?
Коротышка заметно повеселел. Маддокс знал, какой у того любимый конек.
- Да, месье, - с воодушевлением начал кюре. - Я уже давно в трудах, но теперь появилось все необходимое для их завершения. Сам монсеньор благословил меня на них. Как вы можете видеть, рядом с нашей церковью есть фрагмент старого здания... о, старое даже не то слово! Поговаривают, в нем когда-то располагалась церковь, а может, капище. Впрочем, откуда мне знать? Как бы там ни было, построено оно на совесть, и я подумал: а не присоединить ли его к церкви? Вы только подумайте, месье, у меня будет четыре боковых нефа! Красота, верно? Разумеется, я их распишу, чтобы все по чести. Церковь уже покрашена в совершенно божественный голубой с былыми лилиями на фоне в честь Пресвятой Девы... Я надеялся на золотые, но сусальное золото стоит разорительно дорого!.. А еще у я задумал новый придел, малиновый в честь Пресвятого Сердца и с желтыми сердцами по бордюру. Будет радовать глаз, да?
- Весьма, - внутренне содрогнувшись, угрюмо согласился Маддокс.
Обветшалая, выбеленная непогодой церквушка чем-то пришлась ему по душе, и мысль о том, во что собирается ее превратить отец Ветье, причиняла боль. Однако коротышка-кюре ничего не заметил.
- Я уже приступил к осуществлению своей задумки, - трещал он, - и, видели бы вы, месье, что получается! Тот цвет... он поистине божественен! Теперь черед старого здания, начну расписывать его, как только будут возведены стены между ним и нынешней церковью. Стен нужно мало, так что много времени не займет, вовсе нет, а потом я возьму в руки кисть и... - Он смолк, захваченный восхитительной грезой.
Маддокс одновременно развеселился и растрогался. Что за славный человечек! Жаль, что он так огорчился из-за того дурацкого пергамента с заклинанием. Маддокса с новой силой охватило желание сделать приятное этому дружелюбному малому.
- Могу ли я вам как-то помочь, отче? - осведомился он. - Например, зачистить стены или еще чем-нибудь? Расписывать не предлагаю. Вряд ли сумел бы.
Священник прямо расцвел. Общительная душа, он любил компанию даже в работе, но еще больше обожал накладывать слои ярких красок сообразно давней задумке. Получить напарника, который и не думает рисовать - о таком кюре даже не мечтал. Он согласился с радостью.
После ужина священник отвел Маддокса посмотреть на будущую пристройку. Пока это был только фрагмент кладки, что шел параллельно северной стене храма, который, как водится, смотрел алтарем на восток, входом на запад. В западном и восточном конце церквушка и развалины почти соединялись осыпями камней, словно когда-то представляли единое целое. Отец Ветье, определенно, был прав: немного изменений, и к его молельне мог присоединиться северный придел. Маддокс засучил рукава и принялся с похвальным рвением сбивать штукатурку с остатков стены.
В полдень кюре объявил, что ему надобно навестить больного, который живет в нескольких милях пути. Гость решил продолжить в одиночку, что встретило в священнике великую благодарность. С таким славным помощником, сказал он, новая пристройка к церкви будет готова к большому празднеству в честь святого Михаила, покровителя и самой деревушки, и молельни. Маддокс порадовался тому, как хорошо сработал его план. Коротышка вновь обретал свое безмятежное добродушие.
Вскоре после двух Маддокс вернулся в церковный двор и продолжил труды. Он счищал штукатурку, как заведенный, и уже несколько пресытился работой, и тут от одного открытия в нем открылось второе дыхание и он рьяно набросился на толстый слой извести, который нанесли на первоначальную стену следующие поколения. На уже отбитом участке, определенно была роспись. Вскоре Маддокс оголил довольно протяженную полосу и понял, что в футах двух над землей почти по всей длине стены идет фреска в виде широкой ленты.
Смеркалось, но, несмотря на недостаток света и блеклость красок, Маддокс необычайно заинтересовался. На росписи был изображен отрезок побережья, и, несмотря на условность, пейзаж напоминал часть пляжа близ Керуака. Однако больше всего Маддокса взволновали фигуры: по меньшей мере одна выглядела знакомо. Высокая, в капюшоне и с длинными, свисающими рукавами, она была той самой, которую Маддокс увидел накануне, и опять
